-75-

 

Изменчивое течение вещей создает перемены и эволюции. Один Творец способен предохранить порядок миpa; Царь же должен действовать только по Его вдохновению. По его повелению император предпринял экспедицию и явился орудием Божественного приговора для ниспровержения тирании и укрепления Византийской империи. Bсе мы имеем Одного Царя, Владыку и вождя наших армий. Закон и Божья воля должна управлять царством. «Ведь, что такое Царь? Не есть ли только наместник Божий, оруженосец, второй после Бога вождь народа. Царь получил свою власть от Бога, а рядом с царем Патриарх» (с. 61) .

«Как хороша монархия fondee sur la Divinite теокраниическая!» — восклицает автор. Здесь, в этой формулe — укрепление теокраниической идеи о сущности Византийской монархии и об отношении ее к канону Церкви. Возвеличивая Царя, как Божиего наместника, эта теория невольно связывает его каноном, как изъявлением Божией воли. Если император — делегат Божий и с Богом (как великолепна монархия, управляемая Богом) призван управлять , то государственный принцип не может стоять над церковным; Церковь впереди государства, следовательно и канон впереди закона. Государство относится к канону, как к выражению высшей воли. Патриарх является представителем Церкви, силой, поддерживающей монарха и основу его власти (с. 69) .

Посягательства императоров на каноны не прекраниились и после Ираклия. Как раньше борьба с ними была

 

-76-

 

борьбой против традиции pontifex maximus‘а — императора или всемогущества государства, так после началась борьба против первосвященнического положения императора, получаемого якобы от Церкви. Против этой теории боролся Максим Исповедник.

 

Максим Исповедник.

«Не дело императора вмешиваться в дела Церкви», — учит он. «Отцы ясно высказали, что изследование и определение церковного учения принадлежит священниками Может быть, ты скажешь: разве каждый христианский император не священник. Я утвер ждаю — нет. Он не стоит у алтаря, он не носить знаков священнического достоинства — омофора и Евангелия, но знаки Царя — венец и диадему». Когда императоры ссылались на пример Мельхиседека, то Максим говорил, что если император — Царь и священник, как Мельхиседек, то, как Мельхеседек он должен быть без отца и без матери (без начала дней своих) . Когда противопоставляли ему, что власть императора простирается и на Церковь, что без его повеления Собор не имеет силы, то Максим спрашивал, какое правило говорит, чтобы признавались только Соборы, созванные повелением императора: святые и истинные Соборы те, которые санкционировали правые догматы.

Св. папа Григорий Двоеслов.

Папа Григорий Двоеслов писал императору Льву: «Ведаешь, Царь, что догматы Св. Церкви не царю принадлежат, но архиереям, которые безопасно имеют догматствовать. Посему архиереям вверены Церкви, и они не входят в дела правления народного. Пойми и заметь это… они должны воздерживаться от народных дел, т. е. от дел политических», а цари подобно не должны входить в дела церковные, но заниматься вверенными им (т. е. гражданскими) . Совещание же христолюбивых царей и благочестивых архиереев составляет единую силу, когда делау правляются с миром и любовию».

 

Иоанн Дамаскин.

Иоанн Дамаскин боролся против тиранического восхищения священства императором Львом III. Поставляя дела веры и Церкви в ряд обшегосударственных дел, Лев III или своей властью без согласия Патриарха делал распоряжения о них, или в случаях особой важности поручал обсуждению Сената вместо представления их в Собор; еще произвольнее Лев III распоряжался патриаршими и епископскими кафедрами, вынудил отречение от кафедры у Константинопольского Патриарха Германа, не желавшего подписать угодный императору эдикт, поставил другого Патриарха, ссылал многих Епи

— 77 —

 

скопов, преданных Православию, и совершал избрание в клир (Из речи Дамаскина во II Or. de imag.) . Так поступал и Лев IV, и Константин V. Однако, церковным требованием оставалась всегда самостоятельность Церкви в круге дел, ей принадлежащих; в качестве принципа оно вошло и в императорское законодательство и никогда не умирало в сознании. На практике, конечно, не прекращались вторжения императорской власти в церковную сферу, но, когда ослабевала в защите Церкви иерархия, выступало монашество. Уже Максим Исповедник в Vll веке выступаег не из рядов lиерархии, также в VIII веке Иоанн Дамаскин и особенно Феодор Студит.

Иоанн Дамаскин писал в Or de imag. II: «Penes imperatures potestas non est ut ecclesiis leges sanciant».*

* «У императоров нет власти давать законы Церкви».

Что говорит Божественный Апостол? «И овых убо положи Бог в Церкви первое апостолов, второе пророков, третье пастырей и учителей к совершению Церкви» (I Кор, 12:28), не сказал «императоров». И еще: «Не императоры глаголаша нам слово Божие, но апостолы и пророки, пастыри и учители. И Давиду, положившему в сердце своем создать дом Божий, Бог сказал: «не созиждешь Мне дома, потому что ты — муж кровей» (I Парал. 28:2) . «Воздадите убо всем должная, взывает Апостол Павел, ему же честь — честь, ему же страх — страх, ему же урок — урок, ему же дань — дань» (Рим. 13:7) . Долг императора есть государственное благоустроение, а церковное устройство есть дело пастыря и учителя. Насильственное вторжение сюда есть разбой, браниие. Когда Саул раздрал одежду Самуила, то что случилось с ним? Раздрал Бог царство его и передал кротчайшему Давиду (I Цар. 15:21-28) . Илию преследовала Иезавель и кровь ея полизаша свиньи и псы (III Цар. 19:2 и 21:23) . Ирод убил Иоанна и умер, съеденный червями. И ныне Блаженный Герман, жизнью и словом блистающий, истязан и сослан и очень многие епископы и отцы, имен которых мы не знаем. Неужели это не разбой? И Господь, когда приступили к Нему книжники и фарисеи, искушали Его и, думая уловить Его словом, спрашивали, надо ли давать кесарю подать, отвечал им: «Воздайте кесарю кесарево и Божие Богу». Мы повинуемся тебе, император, в том, что относится к делам нашей жизни: в отбывании повинностей, податей и пошлин, в чем управление делами нашими вверено тебе; но для устроения церковных дел мы имеем пастырей, глаголавших нам слово и передавших нам церковное законоположение. Не будем же преступать вечных пределов, которые положили отцы наши, но сохра

— 78 —

 

ним предание, как приняли: ибо, если начнем здание Церкви, хотя и в малом чем, трогать, мы понемногу разрушим все целое».

 

Феодор Студит.

Феодор Студит говорил Императору Льву V: «Внемли тому, что через нас говорит Божественный Павел о церковном благочинии и убедившись, что не следует императору ставить себя судьей и peшителем в церковных делах, последуй апостольским правилам, если признаешь себя православным. Он говорить так: «Положи Бог в Церкви первое апостолов, второе пророков, третье учителей (I Кор. 12:28) . Вот те, которые устрояют и изследуют дела веры по воле Божией, а не император; ибо Св. Апостол не упомянул, что император распоряжается делами Церкви». «Так ты меня извергаешь из Церкви?» спросил Лев V. «Не я, отвечал Феодор, но Божественный Апостол Павел; если же хочешь быть ее сыном, то никто не мешает этому, только следуй во всем духовному отцу своему патриарху Никифору». Лев V держался иконоборческой ереси, держась иноноборческого Собора 754 года под председательством Патриарха Иоанна Грамматика. Но православные отказались пересматривать постановления VII Всел. Собора. Когда император предложил совместное собеседование и себя в посредники, то епископ Емилиан говорил, что не дело мирян разбирать церковные вопросы, подлежащее ведению церковной власти. Феодор Студит упрекал императора за нарушение церковного мира и возобновление ереси, писал о давности иконопочитания, о недопустимости диспута с противниками при пристраспи императора и говорил то, что писано выше. Когда в другой раз император Михаил после подавления возстания 821 года хотел устроить собеседование православных с иконоборцами, он возстал против этого и пояснил свой образ действий в одном из своих писем: «Ныне царствующий император говорит, что он не будет судьей в споре. Ни мы, ни достославный наш архиерей не допустили этого, как незаконного и чуждого. Это и справедливо.., ибо здесь речь не о мирских и плотских делах, судить о которых может власть императорская и мирской суд, но о Божественных и небесных догматах, что вверено не иному кому-либо, а тем, коим сказал Сам Бог Слово: Еже аще свяжете на землe, будет связано на небесах, и еже аще разрешите на земле, будет разрешено на небесах. Кто же те, кому это вверено? Апостолы и их преемники. Кто же эти преемники? Римский первопрестольник, Константинопольский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский. Это пятиглавая власть Церкви. Им принадлежит судить о Божественных догматах. А дело царей и правителей защищать и соутверждать определяемое

-79-

 

и примирять плотския разногласия, другого же ничего им не дано от Бога, и, если это будет сделано, не устоит». Феодор считал, что для разрешения вопроса о Патриарxе Никифоре надо составить Собор четырех Патриархов или же третейский суд Римского папы в силу правила: «Если уклонится один из Патриархов, то должен принять исправление от равных ему, как говорит божественный Дионисий, а не судиться императором». Феодор настаивал на недопустимости суда светского в церковных делах, ссылаясь на Григория Богослова, на Апостола Павла. Последний в послании к Римлянам говорит, что мирским начальникам дан от Бога меч (Рим. 15:3-4), а власть Божественных догматов, отлучения и разрешения от Св. Духа дана Апостолам (Ин. 20:20-23 и Mф. 18:18), а сказанное им сказано в их лице и преемникам до настоящего времени. Допускать мирских начальников до таких дел, значит отказывать Апостолам в данной им от Св. Духа власти. И как могут постигать высокие истины те, кои не имеют должного совершенства в жизни? Послушай слова Апостола (I Кор. 2:6-8): «Видите-ли, что мирские начальники распяли Господа славы; если и теперь допустить мирской начальнический суд относительно Его икон, то это не иное что значило, как опять Иудейство и суд Пилата». Надо сказать, что Феодор Студит не имел епископского сана, и потому не выступал с открытым обличением на царей и Патриархов, но прерывал с ними общение, чем с успехом и воздействовал. Феодор стремился установить взаимоотношения Церкви и государственной власти на началах их равноправия и самостоятельного действия в пределах своего ведомства при взаимном согласии. Он не домогался в духе папистов для Церкви господства над государством и для церковной власти верховной роли в государственныхе делах. Его идеал начертан в творениях других Св. Отцов и учителей Церкви и усвоен Византийским законом. «Бог даровал христианам эти два дара — священство и царство, — ими устрояется, ими украшается земное, как на небе; поэтому, если какое-либо из них будет недостойно, то и все необходимо подвергается опасности. Итак, еслу хотите доставить вашему царству величайшие блага и через ваше царство всем христианам, то да получит и Церковь себе представителя равного сколько возможно вашей царской доблести, дабы радовалось Небо и веселилась земля». Так писал он императору Никифору в 806 году. Феодору Студиту пришлось противопоставить свое понимание царской власти пониманию императоров-иконоборцев. «Я — Царь и священник», пишет Лев Исавр, и это не метафора, а определенная политическая программа, внешним выражением которой было гонение на иконы, вторжение в канон.

-80-

 

Император Лев Исавр и Эклога.

Теория иконоборствующих

об императоре и священнике.

В программе Исавра государство не стоит над Церковью, оно облеченно свищенным характером, но сам то император ставится над Церковью. «Воля моя — канон», говорить Лев, но не в том смыслe как Констанций, не потому, что государство выше Церкви, а потому, что будто император сам — епископ. Закон по Эклоге — Божие откровение. Монах Феофан правильно назвал императора Льва единомышленником халифа. Самая система церковно-государственных отношений у иконоборцев отразила на себе сарацинские влияния из Дамаска; а там император — пророк и Царь. На страницах Эклоги есть признание императора Льва, что он, а не Патриарх, пасет стадо Христово по слову Апостола Петра.

Сама Эклога — творчество иконоборческих императоров — иллюстрирует сказанное; вот ее введение: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Императоры Лев и Константин. Господь и Творец всего Бог, создавший человека и отличивший его самовластие, дал ему по слову пророка (Ис. 7:4) закон на помощь и посредством оного сделал извеcтным, что следует делaть и чего следует избегать, для того, чтобы одно было избираемо, как единственное спасениe, а другое отметаемо, как ведущее к наказанию. Поелику Он вручил нам, как это Ему было угодно, державу царства, сделав тем явное признание нашей к Нему любви, смешанной со страхом, поручив нам по слову, сказанному верховнейшей главе апостолов — Петру, пасти вверенное ему стадо, то мы питаем такое убеждение, что нет ничего, чем мы первее и более могли бы воздать как управление вверенными нам от Него людьми в суде и правде. Правдою мы тщимся угодить Богу, вручившему нам скипетр царствия…» и т. д. (Законодательство иконоборцев. Ж, М. Н. Пр., т. 199). Лев строит всю юриспруденцию на Откровении. Св. Писание и постановления Всел. Соб. он признает обязательным для императоров кодексом не только для Церкви, но и для государства. Устройство государства сравнивается с организмом человека. Государство — тело; Церковь — душа; для блага этого духовно-телесного организма нужно согласие властей государственной и церковной, т. е. между царем и Патриархом. Но в этой системе paвновесие нарушено в пользу государя-епископа.

 

Система Эпанагоги.

Оно возстанавливается в другом памятникe, уже IX века — Эпанагоге. Независимо от вопроса о том, была ли она законодательным актом или только проэктом, ее идеи вошли в последующие памятники, между прочим в Синтагму Матфея Властаря, и цитируются оттуда и Патриархом Никоном в его «Возражении » Стреш

— 81 —

 

неву и Лигариду. Здесь верховный законодатель, судья и правитель — Сам Иисус Христос. Его наместники на земле — Царь и Патриарх, Император — законодатель, судья и истолкователь закона; его власть к подданым не ограничена никаким учреждением человеческим. Но предел ее в религиозных законах Христа и Его Церкви. Закон Церковный выше закона светского. В отличие от Эклоги, сам император не только подчинен канону, но и не может его толковать: толкует его тот, кто имеет действительное преемство апостольское — Патриарх. О каноне говорит 7 гл. II тит. «Si de interpretatione legis quaeratur, in primis inspiciendum est quo jure civitas in eius modi casibus uso fuisset; optima enim est interpres consuetudo; а далее прибавлено: quod vero contra rationem juris receptum est, non est pruducendum ad consequentias. Contra rationem juris разумеется contra canones»;*

* «Если дело идет о толковании закона, то прежде всего надо изследовать, какое право применяло в таких случаях государство: лучший толкователь — обычай, но что введено вопреки каконам, то не должно быть применяемо».

получилось правило: «При объяснении законов следует прибегать и к обычаю, но то, что введено в противность канонам, не может служить образцом; сама правообразующая деятельность закона не может касаться отношений, регулируемых Церковью. Царь — хранитель Божественного и светского права, хранитель всего написанного в Св. Писании и определении Собора. Его главная обязанность — защита правоверия и благочеспя, но он не судья того, что он призван охранять. 5-я глава II-го титула подробно указывает, как должен веровать Царь. Толкуя закон, император не может толковать канон. Это дело Патриарха, который является высшей церковной властью. Он же обязан говорить перед лицом Царя в защиту правого догмата и канона, если Царь-законодатель вмешивается в эту заповедную для него область.

Разсмотрение постановлений Эпанагоги ясно показывает, что ей нельзя приписывать (как делается иногда) мнeниe, будто Царь и Патриарх являются главами одного и того же союза. Эпанагога, несмотря на тесную связь религии с общежитием, ясно различает с одной стороны область государственных отношений  и область религиозных отношений (), как две особые сферы общения. Это видно и из характеристики власти Царя и Патриарха, как высших представителей двух, сфер общения. Между ними необходимо согласие, но каждый из них возглавляет особую сферу, так что в этом памятнике Визанлйскаго законодательства Церковь не исчезала в государстве. Нечего и говорить, что сама Церковь всегда отличала оба союза друг от друга — Церковь и государство. Бердников в доказа

— 82 —

 

тельство этого приводить ряд постанавлений Церкви (Основ. начала церковн. права Правосл. Церкви, с. 76) .

9-й член Символа Веры достаточно ясно выражает сознание Церкви, что она есть особое Божественное учреждение, отдельное от государства. Уже по этому одному нельзя думать, что иерархия древней Церкви не понимала различия между государством и Церковью, а будто напоминала только о различии между sacerdotium и imperium. Об отличии Церкви напоминает ряд церковных правил. Так, в 18 правиле IV Всел. Собора государство с его законами представляется внешним по отношениюк Церкви; в 104 Карфаг. правиле Африкан. Епископы от лица Церкви просят императора о защите Церкви от донаниистов и других еретиков. 5-е Антиохийское правило уполномачивает церковную власть обращаться за помощью к светской против клириков, неповинующихся своему епископу. 30-е Ап. пр. и VII, 3 запрещает получать епископскую власть через светских начальников; II, 6; 12 Ант. и 117 Карфаг. запрещает клирикам обращаться в светские судилища об оскорблении церковных правил и нарушении церковного благочестия. Восточные иерархи понимали это различие между sacerdotium и imperium, как различие между Церковью и государством. Говоря о священстве и царстве, они и разумели Церковь и государство, беря часть вместо целого, прибегая к обычному обороту речи. Когда епископы говорили о низшем положении императора перед епископами, они и разумели это относительно церковной сферы, ибо в государстве никто не оспаривал первенства императора.

В отношении характера полномочий Царя, как видим, Эпаногога решила иначе, чем Эклога, и постановленная в VII векe у Георгия Писидиса формула монархии, управляемой auv sun Jey, получила более раскрытое содержание: государство управляется в соответствии с каноном, т. е. правилами, установленными через преемственную благодать священства и толкуемыми Церковью. Сарацинские магометансские влияния исчезли в лучах христианской Эпанагоги, и императору не стали приписывать положение халифа, стоящого над Церковью.

 

Принцип защиты

истинной веры

императорами.

Самый принцип, что император должен исповедывать Православие, никогда не колебался. Если часто, в период Вселенских Соборов, императоры оказывали покровительство ереси, то это покровительство оказывалось ереси не как ереси, а в силу представления, хотя и ошибочного о ней, как о подлинном православном учении . Императоры соблюдали и защищали еретическое учение, добросовестно полагая, что они защищают ту самую веру, от соблюдения которой зависит и спасение верующих, и про

-83-

 

цветание государства. Если еретики-императоры с православной точки зрения нарушали принцип, то это нарушение лишь показывает, что самый принцип и существовал, и постоянно был применяем. Нельзя забывать, что явления эти происходили, когда формулирование догматов было в процессе, и истина учения еще не была уточнена. Относительно познания Христовой Истины один из величайших отцов Церкви Кирилл Александрийский сказал: «Многие не так легко и удобно прииимают таинства Христа; учение о Нем чрезвычайно глубоко, и непрестанно изучаюшие Писание едва познают Его и то только, как бы в зерцалe и гадании». Отцы Церкви всегда учили и побуждали царей учить тому, что без истинного почитания истинного Бога никто не может иметь истинной добродетели, что без процветания добродетелей не может процветать и государство, что в защите и сохранении правой веры невредимой заключается надежда на успех во всех делах и для царей, что их служение Богу на благо человечества заключается в поспешествовании добру, в устранении зла и обуздании людей порочных. Как же вообще представить идеал Царя в Византийском понимании?

 

Идея императора-Божиего слуги,

и императора-отражения

Божественного Разума.

Идеалом Царя стал чисто церковный библейский идеал — премудрость и истина Божии, открытые еще в Ветхом Завете, но окончательно раскрытые в самой воплотившейся Премудрости — Сыном Божиим. Премудрость Божия говорит: Мною цари царствуют и повелители узаконяют правду (Прит. 8:15) . По слову Ап. Павла: начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся; ибо он не напрасно меч носит; он Божий слуга, отмститель в наказание делающему зло (Рим. 13:4).*

* Только такой власти и повелевает подчиняться Апостол Павел, которая считаеть себя как служителя Божьяго, а не власти богоборческой, как почитает послание митрополита Cepгия и его Синода в указе 16-29 июля 1927 года. Это послание, приводя Рим. 13:5, умалчивает основание повиновения, указанное в 13:4.

Историк Евсевий говорит: «Правитель целого мира есть второе Лицо Пресвятой Троицы — Слово Божие, проходящее на всем, через все и во всем видимом и невидимом. От этого всеобъемлющего Разума разумен и Царь, от этой Мудрости мудр, от Причаспя этому Божеству благ, от общения с этой Правдой праведен, по идее этой Умеренности умерен, от приятия этой Высочайшей Силы мужествен. Истинным царем по всей справедливости надо называть того, кто образовал свою душу царскими добродетелями, по образу Царства Высочайшаго». Царь Константин понимал свою задачу, как стремление призвать воспитываемый под его властью род человеческий на служение священному закону,

-84-

 

и подь руководством Высочайшего Существа возрастить блаженнейшую веру, чтобы подавить зло и всячески содействовать водворению мира среди подданных. Этоть идеал Царя проповедан был и Блаженным Августином в V книге 24 гл. «О граде Божием», а Кирилл Александрийский писал императору Феодосию: «Возвышенным и великим свойственно иметь снисходительность. И действительно, это незлобие, эта снисходительность принадлежит Высочайшему Божественному Естеству, а вслед и по Его примеру и Вашему Величеству, христолюбивейшие императоры. По истинe, вы некоторый образ и подобие небесного царства; вам одним достоит в удел господствовать и оберегать своих подданных страхом и кротостью, и изливать на всю вселенную славное и мирное благоденствие».

 

Государство сближается

с Церковью через стремление,

чтобы его глава

был отражением

Божественного Разума.

Так поставленная задача для государства роднит его с Церковью, как царством духовным, несмотря на различие в непосредственных целях, устройстве и средствах. Хотя Церковь преследует спасение людей, а государство — земное благополучие, однако государство вносит и в свою деятельность Высшую правду, которой учится у Церкви, и через генетическую связь своего идеала с Церковным вступает с Церковью в то отношение, которое именуется соглашением, симфонией, выражаемой в духовном единении Царя с архипастырями Церкви. Здесь разумеется не временное конкордатное соглашение двух борящихся и договаривающихся воль, а духовное согласие в совместном подчинении одной Богооткровенной Истине. «Когда епископ, — говорит Курганов, — оказывает повиновение императору, то не как епископ, власть которого проистекала бы от авторитета императорской власти, а как подданный, как член государства, обязанный оказывать повиновение Богом поставленной над ним предержащей власти. Равным образом, когда Император подчиняется определениям священника, то не потому, что они носят титло священников и его императорская власть проистекает от их власти, а потому, что они священники Божии, служители открытой Богом веры, следовательно, как член Церкви, как человек, ищущий, подобно прочим людям, своего спасения в духовном Царстве Божием — Церкви, в познании Богооткровенной Истины, в истинном Богопочтении». Так, в Византийском воззрении, обе власти действуют союзно не в силу договора, а в силу служения одному и тому же признаваемому ими принципу, хотя и разными способами.

 

Теория симфонии в VI новелле Юстиниана.

Конечно, так дело обстоит в идее отношений, идее, закрепленной уже все той же знаменитой VI-й Юстиниановской новеллой.

 

-85-

 

«Maxima quidem in hominibus sunt bona Dei a superna collata clementia sacerdotium et imperium, illud quidem divinis ministrans, hoc autem humanis praesidens ac diligentiam exhibens; ex uno eodemque principio utraque procedentia, humanam exornant vitam. Ideoque nihil sic erit studiosum imperatoribus, sicut sacerdotum honestas, quum utique et pro illis ipsi semper Deo supplicent. Nam si hoc quidem inculpabile sit undique et apud Deum fiduciae plenum, imperium autem recte et cjmpetender exornent traditam sibi rempublicam, erit consonantia quaedam bona, omne quicquid utile est humano conferens generi. Nos igitur maximam habemus sollicitudinem circa vera Dei dogmata et circa sacerdotum honestatem quam illis obtinentibus credimus, quia per eam maxima nobis bona dabuntur a Deo et ea, quae sunt, firma habebimus et quae nondum hactenus venerunt, acquiremus. Bene autem universa geruntur et competenter, si rei principium fiat decens et amirabile Deo. Hoc autem futurum esse credimus, si sacrarum regularum observatio custodiatur, quam justi et laudandi et adorandi inspectores et ministri Dei tradiderunt apostoli et sancti patres custodierunt et explanaverunt».*

* В Славянской Кормчей начало 42-й главы дает перевод новеллы с маленьким пропуском, который мы восполняем своим переводом. «Великая паче иных иже в человецех есть дара Божия, от Вышняго дарована человеколюбия Божия, священство же и Царство; ово убо Божественным служа, сеже человеческими владея и пекийся: от единаго же тогожде начала обоя происходят человеческое украшающее житие якоже ничтоже тако бывает поспешение царству сего ради, якоже Святительская честь: о обоих самех тех присно вси Богови молятся; аще бо они непорочни будут во всем и к Богу имут дерзновение и праведно и подобно укращати начнут преданые им грады, и сущее под ними будет согласие некое благо, во еже добро человечестей даруя жизни; мы поэтому имеем величайшую заботливость о сохранении истинных догматов и о почитании священства; верим, что при почитании Бог пошлет велнчайшие нам блага, утвердит те, которые уже имеем, и мы приобрением те, которых еще не было до сих пор. Все хорошо идеть, если принцип дела правилен и приятен Богу.

Сему быти веруем, аще священных правил блюдение сохранится, их же праведно похваляемии самовидцы Божию славу предаша апостоли и святии отцы сохраниша же и заповедаша».

 

Действительная же жизнь знала продолжающееся вмешательство царей в церковные дела: свержение Патриархов без канонической причины, игнорирование церковных правил о браке были нередкими явлениями, вызывавшими на борьбу тех, кто стоял на страже веры и канонов.

Теория царя-первосвященника не исчезла навсегда после ее опровержения в VII веке; она была слишком удобна для оправдания вторжения Царей в церковную сферу; и она воскресла в связи с установлением в X веке миропомазания Императоров при короновании, в котором она получила новое обоснование; ее несколько обновил канонист Вальсамон, уравняв, в толковании на 12 Ан

 

-86-

 

кирское правило, Царя и архиерея по миропомазанию. Еще в другом направлении то течение мысли, которое склонялось к цезарепапизму, хотело сделать брешь в окончательно установленном в Византийском законодательстве приоритете канона над законом. Был поставлен вопрос, обязателен ли канон для исполнения его в применении к самому Императору, нельзя ли его не применять в отношении к самому Императору.

 

Teopия первосвящеинника-царя. Ее внутреннее содержание.

По этой теории царя-первосвященика в ее обновленном виде, Царь является уполномоченым на совершение всех архиерейских действий, кромe священнослужения. Теория эта является воспроизведением в христианском государстве древнеримского языческого положения pontifex maximus’а и в основе своей имеет смешение двух порядков — светского и церковного, при котором глава одного порядка ео ipso считается главой другого. Христианство раз и навсегда прекратило это смешение и отделило кесарево от Божьего; Церковь, правда, может сама давать положение в своей сферe любому гражданину, и, как мы показали в своей книге «Царская власть и закон о престолонаследии в России» (с. 47-57), она давала Византийскому Императору положение депутата, равносильное дьяконскому сану; она признавала в силу этого за Императором известные права и по учаcтию в Богослужении, но это положение имеет мало общего с положением pontifex‘а, занимающего высшее и руководящее положение в религии. Церковь, как совершенно самостоятельное общество, установленное свыше, имеет свою собственную иерархию, основанную на благодатных полномочиях Св. Духа, и в своих таинствах и обрядах имеет молитвы, которые определяют положение посвящаемого в иерархическую степень или должность; эти молитвы указывают и свойство даров низводимых на рукополагаемого. Полномочия церковной власти, присущие ей, как таковой, — священного характера; они заключаются в учительстве, священнослужении и пастырстве; права церковного законодательства, надзора и суда, как основанные на первых и implicite в них содержащиеся, являются производными полномочиями. Без хиротонии, сопровождающейся произнесением соответствующих молитв, низводящих соответственные дары Святого Духа, нет и даров на церковное законодательство, управление и суд.

Между тем дары, низводимые при короновании Царя, совершенно иные; они относятся к управлению царством и защитe Церкви, и даров учительства и пастырства, и вытекающих из них прав внутреннего церковного законодательства и управления, в себe не заключают, как это мы увидим далee при анализе основных церковных полномочий. В свою очередь, положение диакона дает только

— 87 —

 

известные права по Богослужению, т. е. священнодействию, но не заключает в себe ни пастырских, ни учительских полномочий, включающих в себя implicite церковно-правительственные полномочия. Иоанн Дамаскин и Феодор Студит подробно осветили, что цари апостольских полномочий не получали. Церковь признает царскую власть установлением Божественного Промысла, но только епископскую власть признает учрежденной непосредственно Самим Воплотившимся Богом. К царской власти относится сказанное Богом: «И я даю тебе царя в гневе Моем и отниму в негодовании Моем» (Ос. 13:11); вечный же характер Церкви запечатлен Самим Спасителем в словах: «Ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ю». Высший характер церковного союза ставит и нормы его выше в духовном отношении норм государственных.

 

Приоритет канона перед светским законом и принцип обязательности канона для Царя. Проявление идеи оцерковления.

Принципиально обязательность закоконов для гражданского законодателя явилась догмой деиствующого Византийского государственного права, и так оставалось до падения империи. Но принцип обязательности канона для самого Императора должен был выдержать продолжительное испытание. Вопрос этот встал еще при Феодоре Студите и создал еще тогда два течения в понимании вопроса о применении канонов; оба эти течения дали знать о своем существовании и позже в борьбе Патриархов и монашества за соблюдение канонов. Фоном последующего развития была Эпанагога, выявлявшая дальнейший рост оцерковления империи. Этим оцерковлением была и мысль о необходимости церковного венчания императора: Церковь призывается дать освящение своему охранителю и стражу. Императоры стремятся придать священнный характер особе наследника, коронуя и его. Самая борьба за согласие закона с каноном проходит с сопротивлением и препятствиями. В XI еще векe рядом с церковным брачным правом стоит гражданское право, не желающее уступать канону; ведь самой необходимости брачного венчания гражданское право до IX не признавало.

В государствe, призванном управляться ,*

* С Богом.

чисто формальные начала права недостаточны, и государство выполняет свое назначение, лишь воспринимая сверхправовые начала по образу и по подобию Церкви. Императорская власть может быть священна лишь как особое служение Богу. В этом православном государстве государственный прин

-88-

 

цип не может превалировать над церковнымь, и потому и закон подчиняется канону, как выражению высшей воли. Византийская идея оцерковления государства далеко не была воплощена в жизни полностью, хотя известный минимум в оцерковлении был достигнуть. Император был по Эпанагоге хранителем Божеского и светского права, но он не был судьей того, что он призван был охранять; это ведала Церковь. Te дела, гдe затронута совесть, как брачные и бракоразводные, были в ведении Церкви; Церковь игнорирует решения государственного суда в сферe своей компетенции. В вопросе о Церковных имуществах христианское государство считает их принадлежащими цели, определенной частным жертвователем. Во время попыток секуляризации XI века Церковь определяет свой взгляд, что секуляризация есть оскорбление воли частных жертвователей и нарушение их прав; собственность над ними и распоряжение ими принадлежат Церковной власти, хотя государство и выступает с контролем над их управлением. И государство вынуждалось признавать законность этих заявлений и отменяло свои секуляризационные законы.

Государство шло дальше, и не только признавало права Церкви, но свои законы перестраивало в духе Церкви. Так оно устраивало свои суды над уголовными преступниками по образцу церковных, которые судить призваны были не по институциям и пандектам, а по правдe Христовой, по Евангелию. Так, убийца предавался многолетней эпитемии послe всенародного покаяния в присутствии этих вселенских судей (священников), а уголовный суд в этом случае, т. е. при обращении к суду Церкви, устранялся: так разсказывает один памятник XIII века. Так было в идее. На практике столь высокие начала не находили часто людей для вмещения, и потому вселенские судьи не выдержали своего назначения и подверглись суду за лихоимство. Всем известно, как казни, ослепления, придворные интриги Византии стали насмешкой над Евангельским законом. Так идея оцерковления государства лишь в некоторой своей части воплощалась в жизни. Но заслугой Византии было выработка самой идеи оцерковления и созданиe форм жизни под церковным влиянием. В действительной жизни даже и те формы оцерковления, которые получили воплощение, получали это воплощение нередко послe долгой борьбы. Законы о гражданском браке не всегда согласуются с каноническими определениями и лишь постепенно ассимилируются с ними. До Льва Мудрого брачные дела подлежали обычно гражданскому суду; лишь с Алексеем Комненом (1034-я новелла) всe брачные дела отведены духовному суду. Не с меньшим трудом достигается и практическое применение принципа обязательности канона и для Царя.

 

— 89 —

 

Борьба за обязательность

канона для императора.

Феодор Студит.

В этом отношении показательны споры Студитов с Патриархами Никифором и Парфением из-за эконома Исифа и дело патриархов Николая Мистика и Евфимия. Эти дела интересны тем, что они рельефно обнаруживают два течения в понемании вопроса об обязательности канона. Соблазном в первом деле был эконом Иосиф, противозаконно давший блогословение на брак сына императрицы Ирины, прогнавшего свою законную жену и прелюбодейно сошедшагося с другой женщиной после того, как в благословении на новый брак отказал императору Патриарх Тарасий. Хотя Патриарх Тарасий подверг Иосифа отлучению, но не выдержал до конца, и, хотя и против воли, принял Иосифа в общение, ибо ему император угрожал поднятием подавленного иконоборческого движения. Принял его в общение и Патриарх Никифор, принужденный императором Никифором, силой захватившим царство и изгнавшим блаженную Ирину. После гибели императора Никифора и его сына Иосиф был подвергнут отлучению Патриархом Никифором, и только тогда Феодор вступил в общение с Патриархом.

Дело Льва Мудрого заключалось в том, что он вступил в четвертый брак, а Патриарха Николая Мистика незаконно изгнал за недозволение 4-го брака, назначив на его место Патриарха Евфимия. Феодор Студит мотивировал в письмах свое уклонение от общения с нарушителями канонов — Патриархами, которые допустили в общение эконома Иосифа, совершившего незаконное бракосочетание сына императрицы. Так он писал Феоктисту Магистру: «Непозволительно, господин, ни нашей Церкви, ни другой, делать что-либо противное законам и правилам, потому что, если это будет дозволено, то тщетно Евангелие, напрасны правила». А Патриарху Никифору он писал: «Те, которые дерзнули открыто нарушать Евангелие и не хотевших нарушать его предали анафеме, станут ли заботиться о правилах, хотя и запечатленных Духом Святым, и хотя определением их решается все относящееся к нашему спасению… Впрочем, для чего я говорю о правилах и делаю различие? Говорить о них и об Евангелии Христовом — одно и то же… Посему Василий и равные ему святые принимали эти правила, как апостольские, и следовали им, нисколько не изменяя их, но дополняя по нужде… Не вполнe православный тот, кто, по-видимому, содержит правую веру, но не руководствуется Божественными правилами».

 

Патриарх Николай Мистик о значении соблюдения канона Царями.

А Патриарх Николай Мистик в письме к Римскому Папе объяснял свое сопротивление Императору: «Что мнe было делать при таких

 

-90-

 

обстоятельствах? Молчать и спать? Или мыслить и действовать так, как подобает другу, заботящемуся в одно и то же время и о чести Императора, и о церковных постановлениях? И вот мы начали борьбу с Божьей помощью; правителей мы убеждали не увлекаться тем, что свойственно неумеющим управлять собой, но великодушно переносить случившееся с благой надеждой на Христа Бога нашего; а у него (императора) мы касались не только колен, но и ног, просили, убеждали, почтительнейше представляли, как царю, не все дозволять своей власти, а помнить, что есть Седящий превыше его могущества, источившей за Церковь Свою Пречистую Кровь»; присовокупил и следующее: «Чадо мое и Царь, подобало тебе, как богомольцу и прославленному от Бога паче других мудростей и другою добродетелью, довольствоваться тремя браками: может быть, и третий брак был недостоин твоего царского величества, но священные каноны не отвергают совершенно третьяго брака, а снисходят, хотя и брезгуют им, для четвертого же брака что может служить оправданием? Царь, говорят: есть неписанный закон, но не для того, чтобы беззаконничать и делать все, что вздумается, а для того, чтобы по своим неписанным деяниям быть тем, чем является писанный закон; ибо если Царь будеть врагом и супостатом законов, то кто же будет их и бояться? Говорил я и многое другое, что излишне было припоминать… я убеждал, умолял…» Как известно, император не послушался Патриаха, перевенчался с Зоей, но Патриарх лишил сана священника, его венчавшаго, и запретил императору вход в церковь. Хотя легаты папы ради домостроительства признали брак императора законным, но Патриарх Николай Мистик этого не признал и отрекся от престола. В своей грамоте он заявил, что «великий и небесный дар патриаршества он получил не от Царя, а единой милостью Божией, что он покидает свой престол потому, что император своими неканоническими деяниями дeлает невозможным управление Церковью». Он назвал четвертый брак скотским состоянием и сказал, что государь нимало не освобождается от исполнения законов и церковных канонов. Послe смерти императора в 912 году преемник Патриарха был заточен, а Николай Мистик возстановлен в патриарших правах, а вопрос о четвертом бракe был принципиально решен в смысле Патриарха Николая Мистика. Впрочем, сам Николай, как и Златоуст, не признавали своего низложения церковно действительным. В этих спорах выявилось принципиальное разногласие. Одни ли догматы обязательны для Царя, или [также и] каноны. В этой именно плоскости ставился вопрос и у нас Никоном, требовавшим соблюдениея царем канонических постановлений о церковном суде и поставлении иерархов.

-91-

 

Феодор Студит о своих идейных

противниках в борьбе за канон.

Феодор Студит полемизировал с Патриархами Тарасием и Никифором. Патриархи решали, по мнению Феодора, так: «Догматическое учение Церкви и для царей столь же обязательно, как и для подданных, но в сфере правил и порядков церковных могут быть допускаемы для них исключения не в пример прочим. В случае нарушения высшей государственной властью права Церкви в ее учении, надо протестовать против этого нарушения, если же нарушение касается церковных правил и порядка, то мириться с совершившимся фактом». Ибо в действительности оба Патриapxa, пока делo шло о нарушении церковных правил в бракe императора Константина, оба терпели правонарушение и сначала даже священник не подвергся от них наказанию за совершение незаконного брака «по приспособлению к обстоятельствам»; лишь, когда нарушено было право Церкви в ее учении об иконопочитании, Патриарх Никифор протестовал и поплатился изгнанием. Феодор смотрел иначе. Он считал, что необходим протест против нарушения не только прав Церкви в ее учении, но и в сфере канонов, ибо как учениe, так и постановления церковные обязательны для высшей государственной власти. «Что же значит, говорит Феодор, закон един да будет» (Исх. 12:19)? Что значит «суд жесточайший преимущим» (Прем. 6:5)? Что значит: «лица Бог человека не приемлет» (Гал, 2:6)? «Где же Евангелие царей»? В письмe к папe Льву: «Закон един да будет», говорит Писание, и одно Евангелие мы приняли; и кто бы ни стал изменять в этом Евангелии что-либо, хотя бы он был ангел с неба, ты можешь стоять непреклонно. А император разве больше Ангела? Миродержатель в этом мире не больше ли всех людей и бесов, управляющих со властью мирской, а не Божественной, и, однако, что говорит Апостол! «анафема да будет» (Гал. 1:8). Ангелы не дерзают изменять, а если изменяют, то не останутся не анафематствованными, как диавол и его отступническое общество, Как же какой нибудь человек во плоти, изменяя и делая нововведения и особенно такие, не будет чужд Богу?» (Из письма к Евирениану, с. 237). Надо настаивать на точном соблюдении государственной властью не только учения, но и канонов. В случай ее уклонения от первого и нарушения последнего, надо применять существующие на подобные случаи дисциплинарные церковные взыскания или эпитимии, как они применяются Церковью ко всем остальным ее членам.

 

Зилоты и экономисты.

Так и поступил Николай Мистик с императором Львом мудрым, также поступил Патриарх Игнатий, отлучивший

-92-

 

от Церкви кесаря Варду за то, что тот прогнал жену и вступил в преступную связь со снохой. Также постуиил и Патриарх Арсений, отлучивший императора Михаила Палеолога за ослепление малолетнего престолонаследника. Если партия умеренных считала, что можно терпеть нарушения канонов представителями высшей государственной власти, ради того, чтобы терпеть меньшее зло во избежание большего (возможность гонения) или жертвовать частью для спасения целого, то мотивы представителей строгого направления, так называемых зилотов, были болee высокого порядка и сложнее. Они говорили, что безнаказанное нарушение прав Церкви в учении и управлении представителями государственной власти парализует нравственное влияние Церкви. Монах Михаил, биограф преподобного Феодора Студита, разсказывает, что дурной пример императора Константина нашел себе подражателей не только в столице, но и в отдаленнейших странах: так Царь Готский, Царь Лангобардский и их дворы предались, основываясь на этом нарушении устава, прелюбодейным связям и невоздержанным пожеланиям, находя благовидное оправдание в поступкее Римского императора, как будто бы, когда он так поступил, то последовало одобрение от Патриарха и архиерея. Узнав о таких беззакониях, преподобный сетовал, скорбел в самом ceбе и оплакивал всеобщую погибель настоящих и будущих людей, ибо он справедливо опасался, чтобы безумие властителя, быв принято неразумными в закон, не сделалось неисцелимым образом действий для будущих поколений. Посему он не оставил этого зла без обличения, но тотчас вместе с [духовным] отцом своим прервал общение с ними».

Преподобный Феодор между прочими мотивами, вынудившими его на протесть, указывает и на то, что послабление строгости Евангельских предписаний и церковных правил для царей парализует их и для подданных. Такой же эффект произвел и четвертый брак Льва Мудрого. Феодор Студит далee заявлял, что безнаказанное нарушение канонов высшей государственной властью производит хаос и неурядицу не только в церковных, но и в гражданских делах, лишает церковные правила всякого смысла и знанения и лишает Церковь единства и уверенности в своих действиях. Как мотив, и Феодор Студит, и Николай Мистик приводили то, что каноны тесно связаны с законами; нарушением первых государи подают пример подданным и подкапывают ту легальную почву, на которую опираются сами. Вот слова Феодора Студита: «Если по начальнику бывают и подчиненные, то Евангельские законы будут и не для подданных, ибо, если эти законы относятся к нему, то и к ним, чтобы, подчиняясь одному закону и законодателю, они

 

-93-

были покорны и невозмутительны. Если же к нему не относятся, когда он хочет, он же, можеть быть, не захочет соблюдать ни одного, — а к ним относятся то одно из двух: или Царь есть Бог, ибо только Божество не подлежит закону, или будет безначалие и возмущение… Подлинно, где нет одного закона для всех, то как можеть быть мир, когда Царь хочет одного — например, прелюбодействовать и еретичествовать, а подданным заповедано не иметь части с пpeлюбoдеeм, не участвовать в ереси и не преступать ничего, преданного Христом и апостолами» (Письма).

Представленная Феодором Студитом дилемма между двумя положениями при необязательности канонов для императоров, дилемма, говорящая, что в таком случаe или Царь ставится наравне с Богом, или все ввергается в анархию, находила себе иллюстрацию в Истории Византии, ибо действительная жизнь Византии слишком часто представляла нарушение высоких теорий, нашедших себе мeсто не только в умах Византийцев, но и в законах империи. С одной стороны, конец XII века видел императора Исаака Ангела, который говорил: «На землe нет никакой разницы по власти между Богом и Царем; царям все позволительно делать, можно безнаказанно употреблять Божие наравнe со своим, так как самое царское достоинство они получили от Бога, и между Богом и ими нет разстояния». С другой стороны, беззакония было слишком много, и от того погибла Византия. «От этого недуга, — говорит проф. Троицкий (“Арсений и арсениты”), — страдали всe: и цари не меньше подданных, ибо легальная почва не была прочна под ними. Насильственное устранение с царского престола было не реже, чем с патриаршего. Недуг этот подтачивал все — и веру, и нравственность, и общественные узы, парализовал моральное влияние Церкви и воспитательное действие законов. Против этого средство было одно — точное исполнение канонов и законов, но подчиненные всегда копируют начальников, и уврачевание одних без врачевания других было немыслимо». На грядущее разложение Византии от неуважения к канонам, а через то и к законам, указывал за несколько столетий до гибели Византии Феодор Студит. Ему много пришлось бороться с представителями так называемого умеренного направления, которое не требовало строгого применения принципа обязательности канонов для представителей высшей государственной власти и во имя человекоугодия слишком подчиняло интересы церковные интересам, чуждым Церкви, интересам не столько государственным, сколько интересам слабости государственных людей. Это течение стремилось не возвышать государство до Церкви (в идеях), а принизить идеалы Церкви до государства. Они не находили ниче

 

-94-

 

го предосудительного в том, чтобы государственная власть смотрела на Церковь и на ее порядки сквозь призму государственных отношений, и вносили в церковную сферу приемы, к которым они привыкли в сфере государственной; они мирились, если, например, она выдвигала кандидата в Патриархи лучшего не для Церкви, а для государства, если она обходила при избрании и смещении Патриархов требования церковных канонов, назначала и увольняла Патриархов как государственных чиновников — простым административным распоряжением. На уступчивость Патриархов и епископов императорам они смотрели, как на мудрую и полезную для Церкви предусмотрительность. Они поддерживали мысль о различии в отношении к догматам и канонам, требуя от царей соблюдения догматов, но не канонов. Они же поддерживали политику приспособления к обстоятельствам. Они всегда были сторонниками единения во что бы то ни стало и клеймили раскол и разногласие. При столкновении церковных интересов с государственными они всегда приносили в жертву первые вторым и в этом полагали гармонию. Об этом мирe говорил Максим Исповедник, что это не тот мир, который обусловлен единомыслием относительно благочестия: «но только тот мир лучше брани, когда из него выходит соглаcиe o добре». Мир этой партии экономистов был вообще человекоугодничеством и соглашательством, а не борьбой за проведение истины в жизнь (сторонники ее обычно принадлежали к белому духовенству из придворной среды).

Напротив, сторонники строгого направления считали, что и для подданных, и для царей обязательно не только учение, но и каноны Церкви, и что Церковь не только может, но и обязана настаивать на соблюдении их всеми своими сочленами, не исключая царей. В этом они видели лучшее средство для ограждения Церкви от покушений извне. Зилоты стремились обезпечить Церкви независимое положение и полную свободу действий во внутренних делах. Для этого они стремились обособить Церковь от государства и сузить сферу влияния государства на ее дела. Это выразил Феодор Студит в речи, произнесенной императору Льву V: «Император, внемли тому, что через нас Божественный Павел говорит тебе о церковном благочинии, и в знак того, что не следует царю ставить себя самого судьей и решителем в этих делах, последуй и сам, если ты согласен быть правоверным, Апостольским Правилам; он говорить так: «Положи Бог в Церкви первое апостолоа, второе пророков, третье учителей» (1 Кор. 12:28); вот те, которые устрояют и изследуют дела веры по воле Божией, а не Царь; ибо Св. Апостол не упомянул, что Царь распоряжается делами Церкви… Впрочем, если ты хочешь быть ее сыном, то никто не препятствует; только следуй во всем духовному

-95-

отцу твоему (при зтом указал на Патриарха Никифора)». В силу таких убеждений зилоты стремились к тому, чтобы Патриархами были лица не светского звания и образования, a те, которые постепенно восходили от низшей духовной степени к высшей, и могли с совершенным сердцем постигать уставы Божии и сами могли бы блистать, как солнце между звездами. Они хотели, чтобы для выборов Патриарха вмeсте с епископами сходились столпники и затворники для выбора достойнейшего. Зилоты требовали точного соблюдения канонов при избрании и устранении Патриархов. При столкновении государственных интересов с церковными зилоты предпочитали церковные. Зилоты принадлежали обычно к духовенству монашествующему.

 

Обязанность монахов

в борьбе за канон

по Феодору Студиту.

Феодор Студит писал монахам: «Если монашеский чин не вменяет вся в уметы, т. е. монастыри и все находящиеся в них, то как мирянин оставит жену, детей и все прочее? Подлинно, если Сын Божий, Господь и Владыка всех, принес Себя Самого в жертву и за всех Богу и Отцу, то как должны мы и чего не обязаны терпеть и страдать за Него, особенно монашествующие и распявшиеся отречением от мира, если отреклись истинно, а не тщетно? Итак, пусть принадлежащее к монахам в настоящее время докажут это делами, А дело монаха не допускать ни малейшего нововведения в Евангелие, чтобы, подав мирянам пример ереси и общения с еретиками, не отдать отчета за их погибель» (Письмо 39 к игумену Феофилу). А по поводу сопротивления епископа Иосифа игумену Симеону: «Бодрствуйте в этом, св. отцы», а братьям своим, заключенным в темнице, пишет: «Будем же, братия, в этом коварном и развращенном поколении как бы звездами, сияющими в мраке ереси; ибо нас избрал Христос в Свою славу к славе Православия. Как древние для нас, так мы для потомков постараемся сделаться опорой и примером и явиться ликующими в день Христов».

Со времени Феодора Студита Восточное монашество проникается убеждением, что оно призвано блюсти за точным исполнением церковных канонов, и в его руки переходит судьба зилотского (акривистского) направления. Оно находило поддержку больше в Риме, чем в Византии.

 

Споры о правах

императоров

в церковных делах

XI, XII и XIII веков.

Император Константин Дука.

Большие споры XI, XII и XIII века протекают под знамением уважения к канону. XI, XII и XIII век знают ряд споров о правах императоров в церковных делах; так, при императоре Константинe Дукe, во второй половине

-96-

 

XI века возник вопрос о правe императора возводить Епископии на права Митрополий. Причем сам император почитает «святотатственным раздавать митрополичьи троны, ибо порядок кафедр определен Апостолами и Св. Отцами, а что такое царское постановление рядом с каноном? Какое Царь имеет право изменять кафедры, которые Бог определил через Святых достохвальных Апостолов и Богоносных отцов? Если Царь стоит со страхом и трепетом в то время, когда иерей сидит, то каким образом стоящий может дать сидящему высший престол?.. И это относится не только к митрополитам и епископам, но и к бедному священнику, управляющему волами и пасущему скот, каким был иже во святых великий Спиридон, всем известный». И Константин кончает так: «Быть может, кто пожелает вводить новое, порицать и изменять каноны Св. Апостолов и богоносных отцов, мы же не имеем такого обыкновения».

 

Император Алексей Комнен.

Снова этот вопрос возник в начале XII века при Алексее Комнене и был разследован в Синодe в его присутствии. Синод предоставил императору право учреждать Епископии и возводить существующие в Митрополии, но с ограничением не делать этого по домогательству заинтересованных лиц, а по собственному побуждению для чести ли города, или за веру во Св. Церковь, или из уважения к ее предстоятелю. Наконец, самый указ об этом, по постановленно Синода, должен иметь силу, лишь когда Патриарх признает его согласным с Божественными правилами. Самому Патриарху Новеллой предоставлено право не исполнять таких указов, прежде чем он не удостоверится, что император по благословеной причинe издал указ. Так самое стремление императора к расширению своих прав сдерживалось епископами на основании церковных правил, и сами императоры для расширения своих полномочии в церковных делах искали опоры в церковных правилах. В данном случае императорскому праву было 7 веков давности, ибо IV Всел. Собор запрещал, под угрозой низвержения из сана, просить у императора звания митрополита, но не запрещал царю давать городу преимущества в государственном отношении, через что, однако, ради соответствия между церковным и гражданским управлением, и Епископии могли возводиться в Митрополии. С тех пор не оспаривались за императором эти права; Константин Дука его отменил, хотя сам не всегда соблюдал свое постановлениe. Император Алексей Комнен только возстановил с согласия Синода императорское право возводить Епископии в Митрополии, обставляя его известными условиями, указанными каноном.

-97-

Вальсамон о верховенстве

канона над законом.

Вальсамон признавал каноны выше закона на том основании, что законы приняты только царями, а каноны не только царями, но и святыми отцами. Но, признавая преимущество канона над законом, императоры Комнены искали уступок в пользу самого императора, выдвигая идею царя, как эпистимонарха Церкви, ее стража. Эту идею проводили и Палеологи после падения Латинской империи на Востокe, хотя канон в это время получает особую силу и влияние. В это время и духовенство получает особое влияние, под его надзор поставлено правосудие. Священники выступают в роли вселенских судей, судящих не по императорскому кодексу, а по канону и по постановлениям святых отцов; возстанавливается и право убежища, а император Андронник Палеолог в Хрисовулe превозносит неприкосновенность канонов. «Всякому разумному и чувственному созданию Бог, осуществивший и образовавший это создание неизреченным словом Своим, поставил предел, как ограду с основанием и кровом безопасным, не оставил ни одного существа, которое по Император Андроник Палеолог. своей природe и свободной воле склонно колебаться и переходить за черту долга. Посему и проповедники, и учители благочестия, сообразуясь с этим законом Божиим, и свои наставления и узаконения оградили и упрочили пределами, запретив прибавить к ним или убавить от них что-либо. И вообще неразумно и несправедливо переступать пределы отцов и уклоняться от узаконенного и должного».

 

Теория Димитрия Хоматина

и Вальсамона

о царском мvропомазании.

Но за признание такой власти канона Церковь платит усилением императорских прав, и в XIII вeке Димитрий Хоматин пишет в стиле Вальсамоновской теории императора-первосвященника. Император всеобщий верховный правитель Церкви стоит выше Соборов; этим определениям он доставляет надлежащую силу. Он есть мерило в отношении к церковной иерархии, законодатель для жизни и поведения священников, его ведению подлежат споры епископов и клириков и право замещения вакантных кафедр. Епископов он может сделать митрополитами, а епископские кафедры митрополичьими. Одним словом, за единственным исключением права совершать Богослужения, императору даны в этой теории все остальные епископские привилегии, на основании коих его церковные распоряниения получают канонический авторитет. Как древние императоры подписывались понтифексь максимус, так таковыми должно считать и теперешних императоров, как помазанников Божиих. Им

-98-

 

ператор, как помазанник Божий, украшен благодатью первосвященства.

А Вальсамон писал: «Императоры и Патриархи должны быть уважаемы, как учители Церкви ради их достоинства, которое они получили через помазание мvром. Отсюда то происходит власть правоверных императоров наставлять христианские народы и подобно иереям приносить Богу курение. В этом в их слава, что подобно солнцу блеском своего православия они просвещают мир с одного конца до другого. Мощь и деятельность императора касается тела и души человека, тогда как мощь и деятельность Патриарха касается только одной души. Император и Патриарх подобны молотильщикам на гумне; они как бы лопатой отделяют мякину от пшеницы или подобны крепким осям колесницы, или корабельным мачтам и парусам; частью через императорское благопопечение, частью через духовную власть они спасают мир».

Но такое воздаяние кесарю Божиего получило отповедь еще несколько веков назад устами Максима Исповедника, Феодора Студита, а в XV веке устами Симеона Солунского. В порядкe идей возвеличения императора последний становится необходимым членом Церкви, как страж ея, Экдик, Эпистимонарх. Действительность Византийская увидела осуществление фактического цезарепапизма в XIV и XV веке, наравнe с ростом силы самого канона.

 

Император — покровитель

всех православных христиан.

Патриарх Антоний.

Император выростает в покровителя всех христиан. Патриарх Антоний в конце XIV века пишет в. к. Василию Димитриевичу: «Святый Царь имеет великое значение для Церкви: он не то, что другие князья и мирские владыки, потому что от начала цари утверждали благочестие для всей вселенной; цари собирали Вселенские Соборы. Они утвердили и узаконили соблюдать те определения относительно правых догматов и христианской гражданственности, о которой гласят Божественные и священные каноны; они много ратовали против ересей; царские распоряжениения вместе с соборными установили первенство кафедр архиереев, разделение епархий и распределение округов. Поэтому они пользуются великой честью и занимают в ней высокое положение. Ибо, хотя по Божественному попущению неверные и стеснили власть царя и пределы империи, однако же и до сего дня Царь поставляется Церковью по тому же самому чину и с теми же самыми молитвами, как и прежде, и до сего дня он помазуется мvром и поставляется царем и самодержцем всех ромеев, т. е. всех христиан. По видимому, гдe только находятся христиане, имя царя поминается всеми Патриархами, митрополитами, епископами, чего никогда не удостаивался никто из других

-99-

 

князей или местных властителей». Этот документ чрезвычайно интересен, он констатирует идейный размах до идеи вселенской империи на ряду с ее политическим падением, доведшим постепенно Византию до размеров ничтожного государства, которое едва находило воинов для защиты столицы. Византия оставила нам свое культурное наследство идей, не имея успеха в полном применении их на практике.

 

Причины неуспеха в приминении

на практике Византии идей защиты

церковной независимости.

Основная ее идея — оцерковление государства — проводилась Церковью в лице иерархии и монашества, но сами эти силы не были здесь между собой в союзе, как на западe. Между ними был антагонизм, о котором мы говорили при разсмотрении двух течений в понимании отношения канона к царской власти. Когда же монашеская партия победила в смысле влияния на замещение Патриаршего престола своими сторонниками (14 век), то представители ее в атмосферe Византийского Двора утратили то горение за исповедание истины и самопожертвование, которыми был силен Феодор Студит и его последователи, монахи Студийского монастыря (Троицкий. «Арсений и арсениты» в Христ. Чтен. 1872); через что и идеалы их утрачивали силу; государственная же власть могла использовать раздор этот в свою пользу и окупать уступки со стороны закона в пользу канона уступками в пользу представителей самой императорской власти. Неуспеху в деле полного оцерковления императорской власти помогала и неясность понятий относительно состава ее прав в церковных делах. Если канон окончательно получил принципиальное преобладание над законом в Византийском законодательствe под влиянием Эпанагоги, каковое преобладание было признано не только такими императорами, как Алексей Комнен, но даже такими, как Исаак Ангел в концe XII века, сравнивавший себя с Богом, и Михаил Палеолог в XIII векe; то такой точности не было в признании объема прав самого императора в отношении к Церкви, что облегчало злоупотребления императоров на практикe. Император Иоанн Комнен («Die Geschichte der Trennung». В.Пихлер, 1, 286-287) в XII веке писал папе Гонорию: «Два предмета в продолжении моего царствования признавал я совершенно отличными один от другого; один — это власть духовная, которая от Великого и Высочайшего Первосвященника, Князя мира, Христа дарована Его апостолам и ученикам, как благо неизменное, через которое (благо) по Божественному праву они получили власть вязать и решить всех людей, а другой предмет, — это власть мирская, власть обращенная к временному, по Божественному слову, власть заключенная в

-100-

 

принадлежащей ей сфере. Эти две господствующие в мире власти, хоть и раздельны и различны, но действуют к обоюдной пользе в гармоническом соединении, спомоществуя и пополняя одна другую. Они могут быть сравниваемы с двумя сестрами, Марфой и Mapией, о которых говорится в Евангелии. Из согласного обнаруживания этих властей проистекает общее благо, а из враждебных отношений их проистекает всякий вред». А Исаак Ангел пишет в новелле: «Обстоятельно узнав канон в (45 Трул. пр.), я познал в людях два важнейших дара верховного Божественного человеколюбия: с одной стороны помазание и достоинство царское, с другой — священническое, происходящее из одного и того же источника для украшения и устроения человеческой жизни». Если тот же Исаак Ангел сравнивал императора с Богом, то отсюда ясно, как глубоко уже проникло в Византийское сознание признание различия между двумя порядками, государственным и церковным. Церковь устами Св. Василия Великого признавала обязанность государства защищать постановления Церкви, следовательно и признавать их. Его правило 1-е гласило: «Государство должно защищать постановления Божиии». В соответствии с этим и догма Византийского права, и лучшие представители царской власти признавали верховенство канона над законом и обязательность канона для царей, несмотря на те противоборствующии течения, которые выдвигали идею царя-первосвященника вопреки святоотеческому пониманию. Мы скажем теперь о формах, в которых обнаруживалась и символизировалась идея оцерковления государства, идея, которая предстааляет одно из ценных достижений Византии, переданных ею и на Русь.

 

Формы, в которых проявлялась идея оцерковления государственной власти в Византии (преимущественно в Византийском придворном быту).

Идея оцероквления государства.

Мы должны остановиться на идее оцерковления государства. Идея эта противоположна ультрамонтанской идее (не говорим: католической), ибо католичество и ультрамонтанство в вопросе о положении государственной власти в Церкви расходятся: в недрах самого католичества епископ Боссюет в XVII веке дал на время силу тому, что называется галликанством.* Вот эти положения о вольностях Галликанской Церкви 1682 года:

* 1) Que le pape n’a nulle autorite sur les choses temporelles; qu’il ne peut ni directement ni indirectement deposer les rois; 2) Que les decrets de Constance sur Pautorite des conciles gardent toute leur force et toute leur vertu; 3) Que le souverain pontife ne peut gouverner l’Eglise que suivant les canons et qu’il ne peut notamment porter atteinte aux constitutions et aux droits reconnus de l’Eglise gallicane; enfin que ses jugеments de l’Eglise. (Debidour. Histoire des rapports de l’Eglise et de l’Etat en France, p. 8).

1) Папа не имеет никакой власти над светскими делами; он не может ни прямо, ни косвенно низлагать королей; 2) Постановления Констанцского Собора об авторитете Соборов сохраняют всю свою силу и значение; 3) Верховный первосвященник может управлять Церковью только в соответствии с канонами; именно он не может нарушать установления и признанные права Галликанской Церкви; его суждения в делах веры подлежат критике, поскольку они не утверждены решением Церкви.

 

поэтому мы говорим об