browser icon
You are using an insecure version of your web browser. Please update your browser!
Using an outdated browser makes your computer unsafe. For a safer, faster, more enjoyable user experience, please update your browser today or try a newer browser.

Путешествие на остров Кий

Дорога

Целью этого путешествия было попасть на остров Кий, где патриарх Никон поставил крест в честь своего чудесного спасения на Белом море, а впоследствии воздвиг Крестный монастырь (впрочем, сведения о Кий-острове у меня были туманные, и толком не знала, какой к нему предстоит путь). Архангельский край манил своей далью, красотой, реками, заповедными лесами и, такой же заповедной, исконной русскостью, которая, я надеялась, может быть, там ещё сохранилась. Хотелось коснуться родных корней, испить незамутнённой живой воды, что составляла когда-то полноводную русскую реку.

Со мной решилась ехать одноклассница, Ирка.

Выехали поздно, днём в половине второго. Молились перед дорогой игумену земли русской Сергию Радонежскому и Патриарху Никону – помогите, батюшки, по Руси проехать…

Была тёплая солнечная погода, двигались не спеша, и прибыли в Вологду в 11-ом часу вечера. Переночевали в гостинице. Утром обнаружилось, что повреждённый ещё в прошлом году глушитель окончательно пришёл в негодность. Пришлось обращаться в сервис. Потом гуляли по Кремлю, поднимались на колокольню, чтоб с высоты увидеть город.Замечательный вологодский музей был, к сожалению, закрыт. Купили вологодского хлеба – в позапрошлом году он был очень вкусным, настоящим. Но оказалось, что теперь стал таким же «бумажным», как и наш – не удивительно, хлебных полей по пути нам встретилось значительно меньше, чем тогда.

Начался дождь, и, когда мы были уже за пределами Вологды, превратился в ливень. В сплошном серебристо-молочном потоке исчезло всё окружающее, кроме размазанного дождём света встречных фар, да едва различимой разметки. Часа полтора плыли в шумящей воде, обзаведясь двумя широкими выпуклыми водяными плавниками. «Встречка» обдавала нас тугими фонтанами таких же плавников.

По мере приближения к Архангельской области дождь начал стихать, покапал и пропал. Выглянуло солнце, но тут же значительно ухудшилась дорога – её участками ремонтировали почти на всём протяжении до Архангельска – так что двигаться пришлось не быстро.

За Вельском пошли сосновые леса. Заходящее солнце сначала позолотило их верхушки, потом окрасило стволы и к 11 часам разлилось впереди над лесом и дорогой пурпурными полосами, да так и осталось. Около двенадцати часов лишь посветлело, как на рассвете – мы догадались, что въехали в белую архангельскую ночь. Она стала приятным сюрпризом – во-первых, мы испытывали её впервые, во-вторых, она красива, в-третьих, можно продолжать движение, экономя драгоценное время.

Вскоре угомонились дальнобойщики, и мы продолжали путь на свободе среди прекрасных пейзажей. Встречались жилые сёла — с чистыми улицами, хорошими крепкими, в основном, деревянными домами, с поленницами дров. Но фермы, коровники поодаль разорены, стоят безоконные, поля не засеиваются. Чем здесь живут?

Навстречу неслись сосновые леса с белым мхом, северные полноводные реки с тёмной водой, северные названия.

Где бы встать на ночлег? Да вот хотя бы на этой полянке у строящегося храма за деревней. Раскладываем сиденья, достаём спальники.

Утром, как и мечталось – солнце, свежесть, роса, пение птиц. Отъезжаем умываться и завтракать.

По пути всё больше попадается деревень. Здесь живут люди – старые, средние, молодые и дети. Много мужчин – не алкашей и не господ с надменными барскими лицами — нормальных, трудящихся людей. Спешат на работу, ведут за руки детей. Едут на тракторах, на грузовиках, ГАЗах. Дорогу на всём протяжении от Вологды до Архангельска тоже ремонтируют обычные русские мужчины всех возрастов, много совсем молодых – наверное, студенты подрабатывают в каникулы. В Москве и Подмосковье такого давно нет. Показалось, что вернулись лет на 20 назад, даже вдруг возникло чувство покоя, незыблемости бытия.

Архангельск

В город въехали по огромному мосту через Северную Двину. Поселились в гостинице «Беломорская».

Зашли в местное турбюро, чтоб узнать о достопримечательностях края. На стенах — пальмы, море, пирамиды, верблюды, на полках сотни толстых томов с описанием достопримечательностей и курортов всего мира… А вот про Архангельск и его окрестности тут знают только понаслышке, дескать, есть какой-то водопад на Пинеге, на Онеге, говорят, красиво. Малые Карелы? А, это близко… Показали в окно в какую сторону ехать. И добавили, что в самом городе есть исторический район Соломбала и набережная с музеем. Вот и всё, что смогли узнать. Карту города купить не удалось ни в гостинице, ни в книжном, ни в киосках. Поехали наугад.

И дорога сама привела в Соломбалу – когда-то Пётр I устроил здесь корабельную верфь и адмиралтейство. Теперь это квартал двухэтажных многоквартирных покосившихся деревянных жилых домов, расположенный на берегу Северной Двины.Во дворах и палисадниках цветут сирени (в июле!), в мокром асфальте отражаются аллеи. Есть улица частных домиков, идущая прямо вдоль одной из проток, где вместо машин у домов паркуются небольшие моторные судёнышки и лодки. А наземная дорога местами совершенно непроезжая, особенно – дворы, как впрочем, и везде в Архангельске.

Постояли на берегу огромной Двины, взглянули самый высокий в мире (как сказали местные жители) деревянный дом, выстроенным местным чудаком из разнообразного деревянного хлама.

Преследующий нас всюду запах квашеной тушёной капусты, как оказалась, исходит от целлюлозного завода, дымящего трубами на дальнем берегу.

Приветливые, несуетливые архангелогородцы обстоятельно объясняли, как проехать на набережную, где находится музей. Но, несмотря на это, мы всё равно долго плутали и нашли искомое, когда уже оставалось полчаса до его закрытия. Едва успели посмотреть лишь небольшую экспозицию, посвящённую празднованию Рождества в позапрошлом веке.

Пора бы поужинать… Цены в гостиничном ресторане не обрадовали, другого ресторана, (даже кафе) не нашли. Утешились удачным походом в магазин, где купили отличный ржаной хлеб, вкусное местное сливочное масло и салаты.

Город удивлял нас отсутствием указателей с названиями улиц и географических карт. А мы удивляли горожан тем, что нам требуются карты — как вообще можно заблудиться в их городе? А так же своим подмосковным номером – издалека приехали!

Северяне доброжелательны. Они не спешат, не раздражаются, гуляют семьями, папы и дедушки — с детьми, и, по всему видно, принимают участие в их воспитании. Ездят здесь в основном, на дорогих машинах. Но даже вследствие этого «семёрок» не презирают, не обливают грязной водой из луж при обгоне, не сигналят, если «семёрки» ошибаются в незнакомом городе и даже уступают им дорогу. Короче, ведут себя и на дорогах спокойно, вежливо и даже предупредительно. И поэтому движение комфортней и безопасней.

Торговлю здесь даже фруктами и овощами ведут местные жители, кавказцев не видно.

Малые Карелы

Утром следующего дня отправились в Малые Карелы — музей деревянного зодчества, куда свезены старинные дома, амбары, мельницы и храмы со всей Архангельской области. Малые Карелы на горе, вокруг простор – синее, широкое небо, луга, леса, реки. Приятно проходить мимо уютных северных изб с резными наличниками и коньками, овинов и банек, сладко пахнущих старым деревом. Подошёл человек, начал разговор, сказал, что пришёл посмотреть, как построены дома – пригодится, дескать, для собственного строительства.

Зашли в сувенирную лавку, я накупила кучу книг об Архангельском крае. В «гостевой» избе напились чаю с калитками (печенье с брусникой). Поставили свечи в деревянной церкви Вознесения и в Успенском храме, что на реке Лявля. После короткого дождя ярче засияло солнце, миллионами искр рассыпалось в мокрых лугах, пахнущих цветущими травами.

В Северодвинск!

Решили без ночёвки продолжить дальнейший путь — в Онегу, благо, белые ночи. Жаль, конечно, что в Архангельске гостиница оплачена за следующие сутки, но ведь не стоит к потерянным деньгам прилагать ещё и потерянное время. Вернулись в гостиницу за вещами, и вдруг повезло – какой-то дядька умолял комендантшу о номере на нынешнюю ночь. Свободных мест не было. С согласия комендантши мы предложили ему воспользоваться нашим номером, он обрадовался, и нам вернули полторы тысячи рублей.

Плутаем на выезде. Никто не знает, отремонтирован ли Новый мост или надо ехать в объезд. Остановленный гражданин долго и тщательно рисует на клочке бумаги схему выезда…

Наконец вырвались и помчались по отличному шоссе. Прошёл ливень, над нами – сине-серое небо с медовыми лучами заходящего солнца, ярко отражающимися в асфальте, в многочисленных больших и малых полноводных реках. Небо постепенно светлеет, и, уходя в него, перед нами летит дорога. Летит из заката в рассвет, минуя ночь.

Перед Северодвинском красят столбы – завтра приедет Путин.

Город оставляет двоякое впечатление: люди приветливы, но много пьяных; то – дворцы, то – трущобы; то – отрезок хорошего шоссе, то – сплошные рытвины. На дорогах – иномарки, при том новенькие, дорогие. За рулём – мальчишки. Ночь. Город не спит. Выезжаем, ищем поворот на Онегу, не находим, возвращаемся. Расспрашиваем, как проехать, нас пугают – дескать, на такой машине по такой дороге далеко не уедем, а спасать некому – лесовозы идут раз в час… Решаем: тогда – в Пинегу, на 180 обратно.

Перед выездом отыскиваем в городе остров Ягры.Стоим белой синей ночью у Белого синего моря. Влажный ласковый ветер дышит теплом. Мерно шумит прибой, лижет волнами белые песчаные дюны. Вокруг – бесконечное синее пространство. Перистые облака вдали касаются воды и сливаются с морем. Вдруг вспоминаю, что видела это море в детстве, на фотографии, которую прислал мой дядя, служивший на Северном флоте. Я узнаю его – ведь у морей, как и у рек, у каждого своё неповторимое лицо.

Летим обратно, летит дорога, выравнивая повороты, летят синие реки с разлитыми в них сиреневыми и розовыми пятнами небесного света. Тёмными стенами стоят леса, спят деревни. Въезжем в Архангельск по длинному мосту через обширные воды Двины. На реке дремлют суда, уютно светясь огоньками.

Минуем спящий город и далеко за ним у Малых Карел останавливаемся на холме — спать. Четыре часа утра.

 Пинежье

Дорога

Просыпаемся – солнце и птичье многоголосье. Немного проехав, заворачиваем к лесу, умываться и пить чай.

Конецгорье, Бабонегово, Псарёво, Ершовка, Хорьково, Лявля, Трепузово, Боброво, речка Вождоромка…

Долго едем по грунтовой дороге (всего ок. 230 км) в сторону города Пинеги вдоль реки Пинеги. Очень красивые места.

Рембуево. Посёлок городского типа. Тёмные деревянные двухэтажные дома, у подъездов сидит народ – от мала до велика. Благодушествуют. В низине у речки топятся баньки. Под серыми кучевыми облаками ползёт дымок. За рекой кукует кукушка.

Остроконечные тёмные ели стоят по крутым берегам реки, заливные луга изобилуют разнотравьем. Речки, речушки, небольшие озёра отражают в себе тёмно-серое преддождевое небо. Здесь особая, просторная, суровая северная, сейчас даже грозная красота. Не налюбуешься, сладко ноет сердце, вспоминая, возвращаясь, туда, где оно неосознанно помнит и эту нетронутую величавую красоту, и совершенно другую жизнь.

Серебристые деревеньки раскинулись по берегам, опасаясь подступить близко к капризной, меняющей своё русло, бурно разливающейся по весне и от дождей Пинеге. Когда-то эта река изобиловала рыбой, по ней ходили пароходы. Была жизненно необходимой для людей – и водой, и едой, и дорогой.

На правом высоком берегу уютно расположилась старинная деревушка, такая, как лет 100 и 200 назад, здесь много таких. Проехали к ней вверх мимо небольшого озерца. Овцы поднялись с дороги, отошли в сторону. Из крайнего дома, что над обрывом вышли хозяева – дедушка и бабушка, спрашивают, зачем мы сюда. Да полюбоваться. «О, у нас здесь красиво. Внизу под обрывом, слышите — гремит? – бьёт ключ, из него течёт речка Тиньга. Деревня наша зовётся Петухово. А вон на том берегу деревня Узеньга». Фотографирую и речку, и стариков, и овец и серые столетние домики… Нам рассказывают, что Пинега разливается в половодье до самой деревни, мы приехали в период дождей – и она опять разлилась, а до этого «стояло вёдро, дак, отмели были».

Дорога сворачивает в лес и несколько десятков километров ведёт нас довольно крутыми поворотами и горками. Сложный рельеф здешней местности и карсты затрудняют строительство дорог. Железную дорогу до Мезени строить не стали, а грунтовую автодорогу, по которой мы едем из Архангельска, пересекают карстовые логи – участки их объезда извилисты и удлиняют путь на 30 км. Взрывать карст нельзя – местность вместе с посёлками может провалиться под землю, такие случаи бывали…

Невиданный лес, сквозь который мы едем стоит на горах песка и карста. Здесь, говорят, водятся медведи. Порхают лесные птицы, садятся прям на дорогу перед машиной, стараюсь ехать внимательно и осторожно. Навстречу, порой, попадаются лесовозы… Солнечная погода перемежается короткими дождиками.

 Пинега

Теперь посёлок городского типа, а раньше была городом. С монастырём, прямыми улицами, широким Троицким проспектом, добротными деревянными домами и кирпичной купеческой постройки. В этих домах живут здесь до сих пор.

Проезжаем храм, разобранный до нижнего яруса — он служит какой-то хозяйственной постройкой, может быть, школой. Это был Свято-Троицкий собор, который взорвали в 1937 году (его кирпичом впоследствии замостили дорогу). В окрестностях было много храмов – монастырей, церквей, часовен, каменных и деревянных. Их уничтожили в первые годы советской власти – одни разрушили и сожгли, другие разорили и предоставили умирать медленной бесхозной смертью. И, хотя, по возможности, храмы сейчас реставрируют, деревянные церкви во многих местах Архангельской области стоят немым укором, превратившись в развалины. В них ещё узнаются произведения уникального русского зодчества, но уже вряд ли удастся их восстановить. Теперь здесь, как в незапамятные времена, просто ставят обетные, оберегающие кресты.

Зачем было уничтожать эту редкостную рукотворную красоту? Чем она мешала власти? Не иначе, творилось это варварство из зависти к великому таланту русского народа, бывшего и среди глухих лесов не дикарём, а творцом и созидателем. Что указывало на могущество его духа и глубинную, генетическую творческую силу.

Впрочем, не мало в те годы и из среды народа вышло красноармейцев и убеждённых коммунистов, участвовавших в вакханалии.

Во время коллективизации и раскулачивания в Пинежском крае было разорены и высланы десятки тысяч крестьянских семей. Кулаками здесь считались хозяева, имевшие 2-3 коровы, лошадь, сенокос и более-менее приличный дом — то есть наиболее трудолюбивые и талантливые крестьяне. Оставшиеся трудились на лесозаготовках и в колхозах, загибаясь от непосильной нормы и голода. Шла беспощадная эксплуатация женщин – они наравне с мужчинами работали в колхозах, на лесозаготовках валили и пилили деревья, таскали брёвна. При крепостном праве беременные бабы жали хлеб на жаре, при большевиках – рубили лес на лютом морозе.

Одновременно с высылкой раскулаченных из Пинежья, сюда присылали эшелоны раскулаченных из других областей. Их расселяли по спецпосёлкам, созданных для ссыльных, и направляли на работу на лесозаготовки. Люди голодали, ели мякину и мох, гибли. Очень страдали дети, болели, умирали от голода, холода. Сколько здесь было горя и слёз — повествуют биографии и письма спецпереселенцев, что хранятся в местном музее.

В дни коллективизации извели ремесленников. А до революции Пинежский уезд славился своими мастерами, промыслами и ремёслами. Охота, рыбная ловля, лесной промысел, кораблестроение, смолокурение, солеварение, производство дёгтя, скипидара, крестьянского сукна, деревянных изделий, посуды – далеко не полный перечень деятельности местных жителей. Были среди них мукомолы, булочники, мясники, портные, печники, плотники, кузнецы, швеи и даже модистки. Даже крестьяне вели частную торговлю, держали лавки. В Пинеге проходили крупные ярмарки с широким ассортиментом товаров, собирающие купцов со всей России.

Работали кожевенные, кирпичные, гончарные заводы и фабрики, было развито речное пароходство. Многие из пинежан стали отважными мореходами, некоторые из них участвовали в походе исследователя Арктики Семёна Дежнёва.

Первое упоминание о Пинежском погосте встречается в новгородском уставе в 1137 году. При Екатерине Великой Волок Пинежский стал именоваться городом Пинегой, центром Пинежского уезда. Рябчики на его гербе изображены в знак изобилия этой птицы, которая, видимо, поставлялась отсюда к царской трапезе.

Здесь, в селе Сура родился Иоанн Крондштадтский, вблизи Холмогор — Михаил Ломоносов, в селе Веркола — писатель Фёдор Абрамов.

В здешнем краеведческом музее смотрят со старинных фотографий люди разных сословий со спокойным достоинством и уверенностью – купцы, священники, учителя, врачи. Вот группка щегольски одетых молодых людей с интеллигентными лицами, и подпись: семья крестьян таких-то. А вот другие снимки, на них: ссыльные, заключённые, стахановцы — это уже иная эпоха. И иные лица, в которых оставили свой отпечаток аресты, лагеря, горе, унижение, страх, голод и тяжкий, рабский труд. Портреты героев, вернувшихся с фронтов Великой Отечественной войны, портреты погибших героев. Тысячи их не вернулись.

В 1960 году Пинега стала рабочим посёлком, уезд — районом. Население сократилось многократно и продолжает сокращаться.

Жизнь здесь, как нам показалось, течёт размеренно. Жители с характерным северным говорком неторопливо отвечают на наши вопросы. Домики аккуратные, палисадники ухоженные, в окошках герани; огороды, куры, коровы. Собаки дремлют на обочинах. Цветёт сирень, и птицы поют, как в мае: «У нас в этом году две весны» — говорят пинежцы.

 Заповедные места

Заглянули ещё в один местный музей – карстовых пород, он располагается в небольшом деревянном доме, там же где местный научный центр. Одна из его сотрудниц – геоморфолог Елена Шаврина, сказала про себя, что приехала сюда студенткой на практику, а потом вернулась и осталась навсегда, покорённая красотой. За время своей многолетней научной деятельности она собрала довольно большую коллекцию минералов пинежского месторождения. В ней — известняки и доломиты, являющиеся ценным сырьём для строительного, металлургического, химического производства; редкий минерал целестин, который может использоваться в химической и пищевой промышленности, медицине, пиротехнике; гипсы – например, красивый мраморовидный ангидрит хорош для отделки помещений…Только нужно подходить ко всему бережно.

Показывая нам свой музей, Елена Шаврина сетует, что теперь приходится думать не о научной работе, а о том, как сохранить уникальные ландшафты и природу. В Холмогорском районе, у самой границы Чугского заповедника, где расположена исключительной ценности система гипсовых пещер Синеглазка, немецкая фирма купила месторождение гипса и начала его разработку. Это приведёт к уничтожению большей части заповедных территорий, понижению уровня подземных вод, обрушению свода пещер. Станет катастрофой для всего природного комплекса территории – животных, реликтовой флоры, ценных почв заказника, и – для людей. Добыча гипса открыто-взрывным способом накроет местность пылевым облаком. Благословенные места превратятся в каменную пустыню…

 Голубино

Возвращаясь из посёлка, поднялись на высокий холм — Красную горку, к развалинам Богородицкого монастыря. Отсюда открывается потрясающий вид в долину реки, к которой спускаются террасы, покрытые стройными лиственными и хвойными лесами, высокими цветущими травами. Простор такой, что захватывает дух. Река внизу широкая, полноводная, извилистая, синяя. Вдалеке видны серебристо-серые деревушки. Благолепие, тишь и покой — слава Богу, что пинежские почвы не позволяют строить скоростные трассы. Иначе и здесь не осталось бы природной красоты, от которой оживает душа, наполняясь тихой светлой радостью.

Спустились и поехали на базу отдыха в Голубинский заказник при Пинежском заповеднике. Мы узнали, что там можно переночевать, а утром записаться на экскурсию в пещеру и на водопад. Но мест в гостинице не было.

Переночуем и в машине, не привыкать. Только к местным мошке и комарам мы оказались не подготовленными – они облепляли с головы до ног, битком набились внутрь машины и покрыли её снаружи. На наших глазах превратились в ветряные мельницы два паренька, поставившие свою палатку у реки — стоя на берегу, они непрестанно крутили вокруг себя руками, как лопастями. Запасы «антикомарина» у нас мгновенно исчерпались, и пришлось покупать его на базе за немыслимые деньги (таких же невероятных денег здесь стоила и сама гостиница и сауна). Но какая уж здесь экономия — обработали «антикомарином» машину снаружи и внутри так, что она стала, как мытая, и сами им помылись, зато спали спокойно. А перед сном пошли гулять, смотреть на широкую синюю реку, на луга, где цветут колокольчики, ромашки и кашка, наполняя окрестности медовым запахом.

Наутро, когда припекло солнышко, мошкара исчезла. Зато прилетели крупные слепни с такими огромными зелёными, печальными глазами, что убивать их рука не поднималась. До тех пор, пока они нас чуть не загрызли.

Хорошо просыпаясь, выходить в тепло, в лесной дух… Как же поют здесь птицы! В девять утра записались на экскурсию в одну из пещер — Голубинский провал. Взяли снаряжение, и в конце послушной туристской шеренги двинулись тропинкой через лес вслед бодрому проводнику. Чудесно и тонко пахнет лес — травами, прогретой хвоей. Цветёт шиповник и множество растений, которым не знаю названия — в Пинежском заказнике сохранилось несколько десятков видов реликтовых растений. По пути снимала лесные орхидеи, фиалки, цветущую чернику, и занесённый в Красную книгу княжик сибирский, лиану – полянки её белых хрупких и нежных, довольно крупных цветов.

Над пещерой возвышаются карстовые скалы, на вершинах которых стоят столетние ели. Нас порядком напугали – в пещере, дескать, холодно, темно, скользко, тесно, местами глубоко, можно заблудиться. Оказалось всё не так уж страшно, хотя с фотоаппаратурой, конечно, продвигаться по узким глинистым ходам было не просто. Несколько раз пришлось крепко стукнуться головой о низкие своды (хорошо, что в каске), кое-где идти по подземному ручью, протискиваться в довольно узкое отверстие «на корачках».

Карстовые горы и пещеры составляют живописную красоту этих мест.Вода помогает отложению гипса и, размывая его, образует шахты, колодцы, галереи, тоннели – гипсовые пещеры. С лабиринтами подземных ходов, анфиладами гротов. Большинство пещер – подземные русла различных водотоков – ручьёв, речек. Говорят, зимой в этой пещере особенно красиво, воды Пинеги проникают сюда и, замерзая, образуют сталактиты, сталагмиты, и причудливые ледяные формы.

Проводник пригласил посидеть несколько минут в полной темноте, выключив фонарики на касках. Представила, что я здесь одна, заблудившаяся. Холодно… Когда выбрались, показалось, что попали в тропики.

На поиски Святого ручья, водопада, отправились вдвоём. Долго шли по деревянному настилу седым дремучим лесом среди мшистых скал и камней.

Воды, стекающие с водоразделов, размывают гипсы и воронки заполняются водой, образуя полосу озёр. Это способствует разнообразию природы — здесь множество водоплавающих птиц, уток, гусей, лебедей, обитают выдры, ондатры. Говорят, в закарстованных труднодоступных лесах водятся лоси, куницы, медведи, обитают горные птицы.

На Святом ручье вода с грохотом рвётся из высокого каменного ущелья, образуя облако пены. Вокруг громоздятся покрытые лишайником и мхом валуны.Спускаемся вниз, где в каменной чаше собирается чистая студёная вода. Босиком выдерживаю не более пяти минут. Пьём, умываемся, наливаем воду в бутылку — возьмём с собой.

 

 

Онега

Язык до Киева доведёт. Не имея карты и понятия о здешних дорогах, всюду по пути расспрашиваем народ — кто, что знает об Онеге. Как бы хорошо не было в Пинеге, а главная цель нашего путешествия – Кий-остров… Сведения собраны обрывочные, в ближайшие годы никто из опрошенных нами по пути, там не бывал. Места, дескать, красивые, а дороги неизвестно какие… Решено – едем.

Обратный путь — речка Кянда, деревня Кянда. Безлюдье. Рытвины, просохшая дорога пылит. Повезло, что не было ливня. Снова Архангельск, Северодвинск.

Километров через тридцать после Северодвинска кончилось асфальтовое покрытие, иссяк транспортный поток. Едем в полном одиночестве по широкой грунтовке посыпанной крупным гравием. Тряско, машина гремит всеми своими железками. Чтоб не рассыпаться, движемся со скоростью — 40 км/ч. Вокруг – глухие леса на холмах, болота. Впереди – слепящий закат, белая пыль. По середине дороги ехать опасно – из-за крутых горок может кто-нибудь вынырнуть, а ближе к обочине – скользко, то и дело заносит на поворотах. А повороты – на каждом шагу.

Снова выручает белая ночь – закат переходит в бледный рассвет, и мы неспешно продолжаем путь, моля Бога и святых угодников, чтоб не было ливня. Несколько раз начинает моросить…

Останавливаюсь, чтоб снять пейзаж: речка, на её каменистых берегах раскинулась древняя деревня. Эту старинную картинку нарушают лишь несколько «легковушек» у дворов, да крашеных плоскодонок у берега.

Следующая такая же деревушка встретилась, когда до Онеги оставалось 19 км (сказали жители). Вскоре пошёл асфальт, слева лес превратился в сосновый бор, справа за дачами промелькнула полоса морского берега.

Онега. От Северодвинска около 250 км… Город показался заброшенным, утлым, проехали его насквозь, и где-то за огородами расположились на ночлег. Утром перебрались в гостиницу, доспали и отправились осматривать окрестности.

Воскресный день, улицы немноголюдны. Город состоит в основном из деревянных домов на несколько квартир, есть маленький микрорайончик и частный сектор, асфальт дырявый, видны какие-то ржавые заводы, трубы. Прохожие неказистые. Но машины, в основном, иномарки.

Едем к морю на Каменный ручей. Отлив. Валуны в водорослях, мелкий мягкий волнистый песочек.Тёплое солнышко приглашает раздеться, ласкающаяся у ног вода – искупаться. Окунаюсь. Ирка сидит на валуне и фиксирует прилив – вода подошла к камню, на котором покоится фотоаппарат, и уже легонько лижет кофр…

Прокатились по окрестностям, постояли на берегу лесного озера. Пообедали в онежском кафе – вполне прилично. Ливень, и снова солнце.

Город Онега назван в честь реки Онеги, которая вытекает из озера и впадает в море. Онежские берега населены с незапамятных времён до прихода славян. Русская история здесь, как и в Пинежье началась с приходом новгородцев, для которых река Онега была главной дорогой. Первое упоминание об Онежском Погосте впервые встречается в Уставе 1137 года. С 1780 года Онега по Екатерининскому указу утверждается в статусе уездного города, причисляется к категории российских портов. Ведущей отраслью становится лесная. Строятся храмы — развитие края неразрывно связано с православной культурой, с монастырями. Повышается уровень грамотности, жизнь меняется к лучшему, исчезают средневековые обычаи.

После Крымской войны, затем отмены крепостного права, с 20 века Онега становится крупнейшим населённым пунктом Поонежья. Постепенно, с приходом капиталистических отношений начинается расслоение крестьянства, падает авторитет самодержавия и церкви. Русско-японская и германская война обостряют ситуацию, и приводят страну к Февральской революции…

Как говорит местный летописец Владимир Васёв, революция здесь была принята с сочувствием, но дальнейшие действия советской власти вызвали недовольство народа, и в годы Гражданской войны в Онежском уезде призыв в Красную Армию собрал лишь около 150 добровольцев из рабочих. Крестьян, желающих встать в её ряды, не нашлось ни в одной деревне.

В результате белогвардейцы с помощью англичан смогли захватить и удерживать здешние территории. Однако их действия мало отличались от большевистских – снова начались аресты, обыски и расстрелы. От иностранцев терпеть такое отношение северяне категорически не захотели (в годы Крымской войны они мужественно защищали свой край от англичан). Стали постепенно переходить на сторону большевиков, и к 1922 году в Красную армию удалось мобилизовать значительную часть населения…

После разгрома Белой армии к 1925 году Онежский уезд по экономическим показателям превысил довоенный уровень. С помощью ревтрибунала и раскулачивания из крестьян вытрясли «излишки», а от рабочих на заводах и лесозаготовках добились высокой производительности повышением норм, призывая их «служить делу мировой революции». Край был наводнён репрессированными и заключёнными, что давало дополнительную мощную бесплатную рабсилу и способствовало улучшению «экономических показателей».

В Великую Отечественную войну не вернулось с фронтов больше половины призванных Поонежья, инвалидами пришли домой половина вернувшихся. Остальное население, терпя лютый голод (женщины, старики, подростки) самоотверженно трудилось на строительстве дорог и лесозаготовках.

Но всем этим войнам и репрессиям не удалось так опустошить край, как его опустошили два последних десятилетия. Как говорят местные жители, этот период можно сравнить с ведением «какой-то локальной войны». Пройдя Первую мировую войну, революцию и Гражданскую войну, население увеличилось почти на 30 тысяч человек; после коллективизации 1937 года уменьшилось более, чем на 15 тысяч; после Великой Отечественной уменьшилось ещё почти на 15 тысяч; а за время демократических реформ уменьшилось более, чем на 53 тысячи человек! По статистике, мужчины в Онеге в среднем живут сегодня до 48 лет, женщины на 10 лет дольше…

Перед отъездом мы зашли в автосервис, чтоб после тряской дороги проверить машину. И, пока в ней меняли крестовину карданного вала, поговорили со слесарями. Вот что узнали – зарплата в 6 тысяч рублей здесь считается высокой (это при ценах равных московским). Квартплата в зимний период составляет 5 и более тысяч рублей. Очень дорого стоит отопление. В частном секторе отопление дровами обходится за зиму 8 и более тысяч рублей. Лес рубить не моги: уголовное дело. Зато лесовозы вывозят этот лес из Поонежья тысячами кубометров. Рабочие сказали: город умирает…

Чрезвычайно высокую цену за ремонт нашей машины обосновали тем, что цены устанавливаются московским хозяином, который арендует помещение у собственницы, живущей в Англии.

Кий

На остров Кий ходят с онежской пристани два теплохода, оба отчаливают ранним утром. Но попасть на них не просто – во-первых, никто не знает точного времени их отправки, во-вторых, поездку надо согласовывать с директором кийского дома отдыха.

Директора найти не удаётся; на пристани стоят суда, где нахожу рабочих, добываю у них противоречивые сведения о движении теплоходов и номер телефона одного из капитанов, звоню ему. Выясняется, что поехать на Кий нельзя – в дом отдыха нужно было заранее купить путёвки.

Не для того добиралась сюда полторы тысячи километров по бездорожью, рискуя сгинуть в глухих архангельских лесах, чтоб ни с чем вернуться обратно!

Не буду открывать всех секретов, но ранним утром следующего дня мы шли на теплоходе по Полуденному морю в сторону острова Кий, оставляя за собой широкую пенную полосу, а справа каменистый онежский берег.

Через час с небольшим впереди из голубоватой дымки выплывает остров, на котором отчётливо виден храм.

По мере приближения навстречу попадаются маленькие каменные острова, поросшие сосняком. Вышли на берег. Заплатили местному руководству по 600 рублей за пребывание на острове вместе с дорогой и питанием в течение дня. И вместе с остальными прибывшими были переданы на руки женщине-экскурсоводу, которая повела нас осматривать грандиозные руины Крестовоздвиженского монастыря.

Монастырь на Кий-острове входил в особое сакральное пространство замысла Патриарха Никона, и воплощал образ Святой земли посредством кипарисового креста-мощевика с частицами палестинских святых. Крест был привезён из Иерусалима в 1656 году. Считается, что архитектор Воздвиженского собора — русский зодчий Аверкий Мокеев, но в документах строителем Кийского комплекса назван Дамаскин, зодчий из Нового Иерусалима. Сложен собор из огромных камней и кирпича. По одним источникам, собор был пятиглавым, по другим – трёхглавым, сейчас имеет лишь одну главу. Есть два придела – Михаила Архангела и преподобного Филиппа. Внутреннее помещение одного из приделов частично отреставрировано, в нём по большим праздникам проходят службы, установлен временный иконостас и копия иерусалимского креста. На столе в раме стоит небольшой портрет Патриарха Никона.

Церковь Рождества Пресвятой Богородицы и маленькая Надкладезная церковь полуразрушены.

Патриарх построил церковь Честных Древ над источником с питьевой водой, который он здесь нашёл, собственноручно копая колодец. Он и в строительство монастыря вложил свой собственный ручной труд.

В строительстве участвовали «обетники», то есть, строители по обету – обещавшие потрудиться во Славу Бога за какую-либо Его к ним милость. Да ведь и сам Патриарх был «обетником» — по преданию, он чудом спасся на Кие во время кораблекрушения, и, поставив здесь крест, обещал возвести и монастырь.

Прибывающие сюда паломники, говорят, были обязаны привезти на остров по мешку плодородной земли. Сейчас паломники понемногу восстанавливают монастырь – кто починит участок кровли, кто разберёт на могилах камни, кто расчистит монашеское кладбище…

В 18 веке на Кие, на мысу Рожок была биржа, через неё торговля шла с иностранными купцами онежским лесом, которые наживали на этом миллионные состояния.

Во время Крымской войны Кийский монастырь разорили англичане, потом хозяйство его было восстановлено, и до революции он считался второклассным необщежительным монастырём. В 1922 году его закрыли. В первые годы советской власти здесь располагался детский дом, затем – дом отдыха. На острове работали заключённые ГУЛАГа – на кийских камнях начертаны их имена …

Во время Великой Отечественной войны, в голод, школьники собирали на острове мидии, чтоб кормить раненых в госпитале.

«А отдыхающих во время перестройки мы кормили перловкой, больше ничего не было — сказала экскурсовод — как выжили: не знаем». С этими словами отпустила нас гулять по острову.

Остров находится в юго-восточной части Онежского залива, длина его около 3 километров, ширина от 100 до 500 метров. Мы шли к морю по каменной тропе небольшим лиственным лесом, постепенно ставшим сосновым, можжевеловым. Пели птицы, пахло хвоей, на камнях цвели разнообразные мхи – жёлтым, белым, малиновым. Лишайники живописали чёрные бока валунов бледно-зелёными и белыми цветами. Богатые шёлковые травы, высокие колосья и морозно-узорные папоротники росли между камней, в расщелины пробивались синими султанчиками и пурпурными кисточками незнакомые цветы. Неожиданно и трогательно, как птички на спинах бегемотов, сидели на каменных глыбах стайки ромашек и грядки лиловых хрупких колокольчиков. Каждый поворот головы, каждый взгляд находил новую, краше прежней, картину – то изящнейшую альпийскую горку, то дикую первобытную, колоссальную каменную гряду, поросшую соснами.

Был отлив, и мы шли посреди моря по Рожку. Этот длинный мыс – обнажившееся каменное дно Белого моря. Наступали в небольшие тёплые озёра, лужицы, где плескались синее небо и солнце, качались цветущие водоросли и молниеносными иглами сновали мальки. И, дойдя до небольшого островка, поросшего мхами, можжевельником и невысокими кряжистыми сосенками, уселись на тёплые камни, которых здесь великое разнообразие — всех форм, размеров и цветов, говорят, были найдены даже гранаты.

Море и тишина. Мы вдвоём, и больше никого.

С Иркой происходит чудо. Её вечно напряжённое, озабоченное лицо проясняется, черты разглаживаются, глаза сияют, становятся счастливыми. Мы — в раю? В сердце начинается ликующая радость: Господи, слава Тебе! Слава Тебе за это счастье, за то, что ты уберёг нас в трудной дороге, за красоту и возможность её воспринимать!

Отсюда, с дальнего конца Рожка разворачивается перед нами широта неба и моря, и остров с храмом посередине. Русские зодчие в совершенстве владели искусством вписывать постройки в ландшафт таким образом, что получался удивительный по красоте архитектурно-природный ансамбль. Владел этим мастерством и Патриарх Никон. В ладу, в гармонии с уникальной природой Кий-острова (здесь тебе и Карибы, и Мальдивы, и Канары одновременно, и – тундра, и сосновый и лиственный лес) стоит святыня православия, Воздвиженский собор. У подножия собора раскинулся луг со стожками сена, заготовленного для лошадей, с ромашками и колокольчиками, выросшими на земле, привезённой паломниками со всей Руси.

В столовой во время обеда познакомились с супругами Ольгой и Евгением из Москвы, они приезжают сюда не первый год, и по мере своих сил восстанавливают собор. Евгений – бывший альпинист, вместе с Ольгой провёл нас к той части острова, где высокие скалы образуют неожиданные формы и лабиринты, ущелья и гроты, громоздятся над обрывами и срываются в море. Без него мы дорогу туда б не нашли. Он показал монашеское кладбище, тропу святого Антония, бывшую деревянную церковь, остаток монастырской ограды, святое озеро, крест на месте спасения Патриарха.

 

…Тихонько катит катерок, гудит, выбрасывает желтоватую пену. Негромкие разговоры на палубе. Едут рыбаки, туристы, паломники. Бабушка с внучкой кормят хлебом бакланов и чаек, и они с криками несутся следом. Тает вдали полоска кийского берега.

 

Следующим утром шёл дождь. Ждали полдня, когда кончится, не рискуя начать обратный путь по мокрой глине. Гуляли по Онеге. Хорош этот город в тихих деревянных улицах, где омытые дождём, чудесно пахнущие берёзы свешивают в палисадники густо-зелёные долгие ветви, и в резных наличниках стареньких домиков живёт светлое, мимолётное воспоминание.

Выехали по моросящему дождю. Оказалось, что по влажной дороге ехать лучше – гравий укатался в глину, и езда стала менее тряской. Чтоб не съехать с извилистой дороги в болотистую канаву на обочине, старалась рулить по самой середине её горбатого хребта и вовремя уворачиваться от нечастой, поэтому внезапной «встречки». Снова плывут навстречу леса и болота…У обочины лежит перевёрнутая «Волга», рядом стоит расстроенный человек. Торможу, возвращаюсь задним ходом. Помочь? Нет, жив-здоров, жена уже умчалась на попутке в Северодвинск за подмогой. Вот тебе и глина…

 

Антониево-Сийский Свято-Троицкий монастырь

Позади Северодвинск и Архангельск, впереди достаточно времени, чтоб заехать в Великий Устюг. От Архангельской трассы в Березнике нужно будет повернуть налево. А пока сворачиваем на Сию, в Антониево-Сийский Свято-Троицкий монастырь.

 

Лес, озёра, вечереет… Благословенные места. Красота и тишина, которая нарушается только пением птиц.

Монастырь расположен на берегу Михайловского озера, в которое впадает река Сия. Эта обитель – одна из древнейших святынь Поморья. По преданию, в этих местах охотники издревле слышали колокольные звоны и монашеское пение. Один из крестьян привёл сюда в 1520 году преподобного Антония, Сийского чудотворца с учениками. И с разрешения Московского князя Василия III здесь был основан монастырь. Со временем возведено 6 храмов, главный собор освящен во имя Пресвятой Троицы с приделом преподобного Антония, в котором (впоследствии) под спудом покоились его мощи. Надвратный монастырский храм освящен в честь преподобного Сергия Радонежского.

В 1920 году монастырь был разграблен, сначала в нём устроили колонию для несовершеннолетних, впоследствии — разные другие учреждения. Храмы монастыря постепенно разрушались, пока их окончательно не изуродовал пожар 1992 года, когда сгорели кровли. В том же году монастырь передали Церкви, и началось его восстановление.

Ворота закрыты, рядом стоит группка мужчин – послушники. Десять часов вечера, но благо лето и белая ночь, не спят. Один из послушников идёт проводить нас по территории, показать монастырь. Знакомимся. Спрашивает: вы откуда? Из Подмосковья. И он из Подмосковья — из Истры. С улицы Юбилейной, нашей с Иркой улицы! Начинает перечислять одноклассников и называет имя моего двоюродного брата. Брата нет на земле почти десять лет — столько же живёт в обители этот послушник. Он прошёл в миру ту же болезнь, что и брат, да сумел спастись от неё в монастыре, а брата она увела на тот свет. Один из братии Сийской обители, талантливый художник несколько лет назад избавился здесь от наркомании; а за аккуратным, изобильным огородом ухаживает инок, бывший кадровый офицер, полковник. Мир вам, честные труженики, измученные русские люди, храни вас Бог!

Мы приложились к святыням Свято-Троицкого собора, постояли у озера, полюбовались, и, простившись, отравились дальше.

Березник — Котлас

 

Эта дорога тоже была грунтовой, глинистой, с рытвинами и лужами после дождей, но более ровной, плоской.

Её ширина позволяла благополучно миновать опасности, хотя при резких поворотах машину порядком заносило, затягивало на обочины. Красота окрестностей оправдывала трудности – светлые берёзовые и сосновые рощи с белым мхом, луга и реки, в которых отражалось розовое небо. Уютные сёла и храмы вдали стоили не только моего фотоаппарата, но и кисти художника. Ранним утром, часа в четыре началось такое птичье пение, что мы дважды останавливались, чтоб наслушаться, запомнить – ведь дома не услышишь, да и нигде раньше не доводилось слышать такого многоголосья птичьих трелей.

Заехали в село и остановились у околицы — спать. В 9 часов разбудило солнышко.

Стада, добротные посёлки – чем ближе к Котласу, тем больше их встречается. Люди здесь трудятся и выглядят благополучно.

Вот и Котлас, и поворот на Великий Устюг…

 

Великий Устюг

 

Старинный, очень красивый русский город со множеством храмов, малоэтажной застройкой, украшенной богатой резьбой, с обильной зеленью – берёзы, рябины. Устроились жить в гостиницу, недорого, уютно. Как потом узнали — эта муниципальная гостиница скоро должна быть кому-то продана, и её сотрудницы могут остаться без работы.

Мы гуляли по набережной, успели зайти в музей, а потом в магазин – Ирка хотела купить льняную скатерть.

В магазине был представлен широкий выбор комплектов постельного белья из льна и хлопка, прекрасного качества, вдвое дешевле, чем стоит постельное бельё у нас (впрочем, у нас изделия Красавинской фабрики не продают – непонятно почему). Расстроенная продавщица с грустью сказала, что перед нами остатки продукции – фабрику закрывают, она кому-то продана по-дешёвке или захвачена рейдерами, сотни рабочих мест сокращены. Сначала это объясняли тем, что, якобы, предприятие имеет большую задолженность, и обанкротилось. Потом стало известно, что склады забиты продукцией, которой вдвое можно перекрыть долги.

Красавинский комбинат весьма прибыльный, считается старейшей льнопрядильной фабрикой России, до катастрофы был крупным текстильным предприятием с обновлённым современным оборудованием известных зарубежных фирм. Продукция пользовалась спросом в России и за рубежом – в США, Европе, Азии; её качество и дизайн неоднократно отмечались на международных выставках. Чуть больше года назад газеты писали: «Сегодня Красавинское предприятие ОАО “Северлен” занимает одно из первых мест среди предприятий текстильной промышленности России». И вдруг – банкротство… Ходят слухи, произошло оно благодаря сговору директора комбината, администрации области и судей. Но без вмешательства Москвы такое вряд ли могло случиться. Не даром сначала здесь придумали родину деда Мороза, открыли частные гостиницы, сауны, боулинги…

В сувенирном отделе тоже ждало печальное известие – нам сказали, что закрывают и фабрику «Великоустюгские узоры», где художники делают чудесные изделия из бересты. Это единственный в городе центр ремёсел, в котором объединились местные мастера прикладных искусств когда-то богатого на художества русского города.

Женщина в гостинице сетует, что «всем не до чего», жизнь трудная — работа, огород, сын не хочет помогать, «молодёжь вообще работать не хочет»…

Радость, наполненность покоем и красотой русского Севера смешалась с грустью, горечью – Россия умирает, тихо, не сопротивляясь.Куда смотрят международные правоохранительные и прочие организации, которые бьются за каждую мелочь, представляющую хоть какую-то ценность для мировой культуры? Куда они смотрят, когда умирает целая страна, огромный народ с могучей, прекрасной культурой?Ведь не может пройти миру даром гибель такой Атлантиды, и повлечёт она за собой страшные и необратимые последствия…

 

Дорога домой

 

…Вечером прокатились по городу, побывали в месте, где Сухона, сливаясь с Югом превращается в Северную Двину, заехали в деревню Морозовицу, чтоб поклониться святыне Севера — Троице-Гледенскому монастырю, полюбоваться его прекрасным архитектурным ансамблем и видом на Усть-Югские просторы с другого берега Сухоны.

Утром следующего дня купили сувениры «Северной черни» — подвески чернёного серебра работы местных мастеров. И отправились домой, заглянув в Опоки, в деревню Порог, где посидели на берегу слияния рек Сухоны и Стрельны. Прошлись лугом, собирая землянику, запах её напомнил детство, истринские луга, изобилующие ягодами… На это воспоминание сердце снова отозвалось печалью и заныло – тяжко возвращаться на родину, ставшую чужбиной…

Перед въездом в Вологду пошёл такой небывалый ливень, что тот, который провожал нас отсюда в начале пути, показался пустяком. Впереди грохотала стихия. Было жутковато видеть перед собой грандиозную и прекрасную картину грозы – полосы дождя и поминутно раздирающие небо молнии, которые озаряли пространство вокруг краткими, но такими яркими и частыми вспышками, что небо впереди становилось белым, стальным. Длился дождь недолго, на въезде в город встретила угасающая белая ночь, и затем сам город, пахнущий влажной листвой, с вымытыми улицами и проспектами, в которых он отражался огнями.

Но стоило только выехать за его пределы, гроза разразилась с новой силой.

Батюшки, что это была за гроза, за силища! Грохотало и гремело; с дороги исчезли машины, только навстречу, сквозь толщу воды смутно прорывались огни фур. Волны катились по шоссе, угрожая как, бумажный кораблик, смыть нас с дороги. Я не видела, куда свернуть с дороги, чтоб остановиться и переждать грозу, потому, что ничего вокруг не было, кроме этих волн. Ехала-плыла на ощупь, подбадривая Ирку. А она подбадривала меня. Наконец красные маячки показали поворот, свернула в него и сразу встала – что впереди, неизвестно. Выскочила из машины, посмотреть, и мгновенно промокла. Мы стояли в коротеньком кармашке с клочком асфальта, подземным люком и пучком ромашек. Во всяком случае, можно некоторое время постоять. Но этой утлой гавани предстояло стать нашим ночлегом, потому, что гроза с непрерывным грохотом и сверканьем продолжалась до рассвета.

Спали скрючившись, не раскладывая сиденья — не позволяли вещи, которые невозможно переложить в багажник в такой обстановке. В молочном рассвете заплаканного утра обнаружилось, что почти прямо над нами на дороге стоит патруль ДПС. Пристегнувшись ремнями, затаив дыхание и стараясь казаться незаметными, вынырнули из гавани и поспешили убраться подальше с глаз. Хотя, возможно, они стояли там на наше счастье – чего только не случается на трассе. Ведь никогда не знаешь, какую беду предотвратил твой ангел-хранитель.

За Ярославлем сияло яркое солнце, блестело в мокрых лугах, и отличная дорога скатертью ложилась под колёса…

Возвращаться решили через Дмитров, Волоколамск и Лотошино, где покупали в деревнях свежие молодые огурчики.

 

2008