browser icon
You are using an insecure version of your web browser. Please update your browser!
Using an outdated browser makes your computer unsafe. For a safer, faster, more enjoyable user experience, please update your browser today or try a newer browser.

Зазыкин 4

Posted by on 11.03.2012

-101-

 

ультрамонтанстве. В ультрамонтанстве сама Церковь известным образом материализуется в своих целях и стремлемиях и приражается к чуждым ее природе стихиям, и легко может переродиться сама в государство. В идеe же оцерковления государство само приобщается к целям церковным и призывается, как к недостижимому идеалу, к превращению в Церковь. Процесс этот, призванный обнимать все стороны государственной жизни, может быть наблюдаем в разных сферах жизни Византийского государства, особенно после IX века. В это время устанавливается в гражданском законе обязательность церковного венчания для признания брака, и условия для вступления в брак заимствуются из канонов; в это время вводится венчание императоров, бывшее сначала только гражданским обрядом, которое принимает все более церковные формы, и в него вливается такой смысл, что императорсюй сан превращается в священный сан. Оцерковление захватывает всю жизнь народа; процесс этот не всегда явно заметен, но от этого не становится менеe действительным. Он особенно действен в быту и болee виден тому, кто изучает не только церковную и гражданскую историю, а именно повседневный быт. «Церковный историк и изследователь гражданской истории, — говорить Ключевский, — редко находит случай бросить взгляд на интересный и поучительный процесс перестройки гражданского общежития под воздействием Церкви, процесс, сокрытый под покровом явлений, далеких от предмета наблюдений таких историков. Церковный историк наблюдает человека в кругу его религиозных обязанностей; гражданский — в те минуты, когда человек созидает общую жизнь народа и государства. Оба его выпускаюсь из вида, когда он выходит из непосредственного ведения Церкви или уходит из дворца от общегосударственных интересов и жизни и погружается в поток гражданских (не важных для церковного историка) и личных (не важных для историка государства) интересов и отношеий. Иное дело — историк внешнеправовых учреждений Церкви или историк гражданского частного быта. Им приходится встречать явления, которые обнаруживают источник инте

 

-102-

 

ресов, пружинами которых движется механизм в гражданского общежития, те мутные источники: черствый эгоизм, инстинкт и иные, и вдруг их поражает звук иного порядка, раздавшийся среди рыночной суматохи. В купчей, закладной или духовной под юридическими формами прозвучит иногда нравственный мотив, из под хозяйственной мысли блеснет искра религюзного чувства, и тайная хозяйственная сделка озарится теплым светом, мертвая норма права оживает и перерождается в доброе житейское отношение. Здесь ряд откровении. Историк прочтет договор чисто гражданского характера и найдет, что для утверждения крепостной сделки ее утверждают не на неустойке, а на призыве Св. Покровительницы… Божией Матери. В содержании завещания, в распоряжении о внебрачных детях он увидит, что писал его человек новых воззрений».

Также, в Византии немало таких актов должно было быть, когда весь ее быт был проникнут христианским законом, как о том свидетельствует историк этого быта, Скабалланович, в X веке (в статье, помещенной в Христ. Чтении за 1886 г.). Мы видим новеллу Алекceя Комнена, гдe говорится, что неуместно запрещение церковного венчания для раба в христианском государстве, ибо в Церкви раб не ниже господина. Проф. И.И.Соколов (в Христ. Чтении за 1892 г.) приводит форму суда по одному из тяжких уголовных преступлений, по убийству. Описывается суд над убийцей, прибегнувшем к защите Церкви. Его судит суд из священников, имея перед собой не государственный кодекс, а Евангелие и каноны. Преступник просит на коленях прощения, и его приговаривают к 15 летней эпитимии, становя в разряд кающихся, В системe оцерковления Церковь ни в чем не отказывается от своих принципов, не вводит в свою систему государственной точки зрения, целей и средств, а сообщает свой дух государству, которое добровольно, по христианскому долгу учится у Церкви и вводит ее принципы в свою жизнь, не вторгаясь туда, где учит и действует Церковь.

 

Отражение идеи

pontifex maximus

в быту и жизни

Византийского

императора.

То же оцерковление мы видим, наблюдая представителя царской власти в его дворце. Мы видим, что оцерковление коснулось и его; он связан канономь; в своей государственной деятельности и личной жизни он венчается на царство в Церкви, венчает царицу, царевича, царевен. Он принимает перед Церковью обязанность исповедания веры и подчинения правилам; но вследствие недостаточного оцерковления его сана и проникновения его духом Церкви, он восхищает на себя часто непринадлежащее ему, стремясь иной раз к роли первосвятителя и за

-103-

 

конодателя во внутренних делах Церкви. В действительности император хотя и чин Церкви, но не верховный чин — pontifex maximus, а подобен дьякону в Церкви, не имеющему благодати учительства, и следовательно и прав законодательства вo внутренних церковных делах. Но слишком сильно на практикe влияние идей pontifex maximus’а. Странным, может быть казалось: первого человека в государствe ставить не на первое мecтo в Церкви, и стражу Церкви — эпистимонарху дается в быту положение, вовсе не вытекающее из положения охранителя прав Церкви.

 

Идея охраны Церкви

императором на Соборах.

Об этой охранe прав Церкви говорит и соборное правило; так Карфагенское правило 104 говорит: «Царскому человеколюбию предлежит пещися, чтобы Кафолическая Церковь, благочестно Христу их возродившая и крепостью веры воспитавшая, была ограждена их помышлением царским. Посему и подобает просити, да распространят и утвердят законы охранения Церкви, дабы, по крайней мepе, сим страхом от наветов на Церковь, от произведения расколов и от еретического безумия удержаны были люди, отлагающие помышление о вечном наказании». И в других правилах Карфагенского Собора употребляется выражение: «Подобает просити благочестивых царей, да благоволят учинити». Это понятно, ибо, живя в условиях земного существования, Церковь не может не быть заинтересована в ограждении своего внешнего правового положения. Но в охранe прав Церкви вовсе не заключается право на верховенство во внутренних делах Церкви, как это было у pontifex maximus. Идея pontifex maximus воскресала в иные эпохи, выражаясь во вмешательстве императоров во внутренние дела Церкви. Особенно при назначении и смещении патриархов; влияла она и на их бытовую обстановку, как это мы сейчас увидим. Византийские придворные церемонии выражают идею, которую имели о власти императора Византийского в иные эпохи, особенно послe Патриарха Фотия, и потому мы дадим их несколько подробное описание, которое оттенит и различие ее с идеей Московского царя, выраженной также в своих придворных церемониях.

В своем дворцe император получает тe же Божестаениые почести, который имел Divus Август, кесарь Римский. Его видоизмененная христианским строем жизнь течет по известному ритуалу, и в его дворцовых выходах на больших празднествах мы видим, как обряды отразили здесь особенно наглядно помимание величия царской власти. Эти обряды записаны императором Константином Порфирородным в XI веке в его сочинении «Dе ceremoniis aulae Byzantinae» и изучены профессором Бе

-104-

 

ляевым, у которого мы и почерпаем их из его сочинения Byzantina».

 

Праздничные выходы

Византийских императоров.

Читая очерк праздничного выхода Византийского царя в храм cв. Софии во времена расцвета придворного блеска в XI веке, мы видим, с одной стороны, ту же адорацию древне- Римского императора в новых христианских формах, а с другой сто роны — иллюстрацию положения императора в Церкви как священного чина. Церемонии выходов необыкновенно пышны. В каждый такой праздничный выход ранним утром все чины собираются в Большом Императорском Дворце и располагаются в тех помещениях, где надлежало им приветствовать царя по пути его шествия в храм Св. Софии. Bсе чины облекались в установленные в соответствии с праздником одежды. Когда все приготовлено к выходу, император выходил из внутренних покоев в золотую палату, где облачался в золотом обшитый плащ и в сопровождении некоторых чинов отправлялся в проход 40 мучеников, где ему поклонялись и приветствовали его собравшиеся чины кувуклия, которые присоединялись к свите императора и шли с ним дальше во дворец Дафны, по пути к коему императора встречали и приветствовали высшие сановники и чины царской свиты и охраны. Предшествуемый этими чинами император заходил в дворцовый храм Пресвятой Богородицы, брал восковые свечи у препозита и с зажженными свечами в руках совершал троекратный поклон и молился. Отсюда император отправлялся в дворцовый храм Св. Троицы, где также молился и совершал три поклона со свечами в руках. После этого император заходил в крестильницу во Дворце Дафны, молился там перед стоявшими тремя крестами и давал знак препозиту, а тот кувикуляриям, чтобы они перед крестами поставили свечи. Отсюда император входил в тронную палату Дафны, где его приветствовали находившиеся там чины, заходил в дворцовый храм Св. Стефана, где также молился с зажжеными свечами в руках и поклонялся кресту Св. Константина Великого. Крест этот вместе с жезлом Моисея несли впереди императорского шествие во храм Св. Софии. Помолившись тут, император уходил в прилегавший к храму покой, где ждал того момента, когда от Патриарха из храма Св. Софии придет референдиарий с докладом о ходе службы в храме Св. Софии. Референдарий входил в состав Патриаршего синклита; его обязанность — доносить императору известия от Патриарха о ходe церковной службы и доносить Патриарху о ходе придворных обрядов, когда они имеют отношение к Патриарху. Здесь, в покое, император снимал плащ и скарамангий и облачался в ди

-105-

 

витисий, которой в IX-XI веке составлял необходимую принадлежность царскаго парадного облачения. После доклада препозита о прибытии Патриаршего референдиария с известием о ходe службы, император направлялся в октогон, препозит же восклицал: «Веститоры». Здесь император облачался в хламиду, послe чего препозит восклицал: «Повелите», и веститоры уходили. В октогоне с императором оставались только чины кувуклия; препозит брал корону, принесенную в ларце, и надевал ее на императора. Сопровождаемый и предшествуемый чинами кувуклия, император в полном облачении шел в Августей, гдe его ожидали другие чины. Пройдя среди них к двери, ведшей из Августея в его портик, называвшийся Золотой Рукой, император останавливался и мыл руки в рукомойнике, который ему подавался.

Здесь и в ряде дальнейших обрядов мы встречаем прототип обрядов, дошедших до нас в архиерейской службe; более же полно эти обряды сохранены при выходах Римского папы, восприявших несравненно более полно церемониалы Византийского двора. Ибо Римские папы присвоили вместе с светскими владениями в VIII в ке, в силу, может быть, исторической необходимости, царские прерогативы и окружили себя царским двором и этикетом. Так даже обычай целование туфли папы ведет свое начало от цвлования Византийских императоров в ногу.

После омовения рук император входил в портик Золотой Руки, гдe происходил первый прием высших чинов: император занимал особое возвышенное место; сзади по сторонам его в определенном порядке стояли чины кувуклия, а также почетная стража. По знаку императора препозит становился перед ним, кланялся ему и, обернув руку хламидой, делал знак одному из остиариев, стоявших с золотыми жезлами, чтобы они вводили сановников. Сановники вводились по отделам, по чину и рангу должности. Они падали ниц перед императором, если это было не воскресенье, и становились на свои места с двух сторон, образуя перед императором два ряда. Проф. Беляев полагает, на основании изучения этой разстановки по сочинению императора Константина Порфирородного «De cereмoniis aulae Byzantinae», что разстановка духовных чинов при соборном служении болee или менее скопирована с разстановки чинов царского синклита, ибо состав Патриаршого синклита во многом напоминал царский синклит, и Церковь усвоила много подробностей в своих обрядах из придворных обрядов, которые она застала уже готовыми и сформировавшимися.

Когда все чины, поклонившись императору, занимали свои места, препозит, сделав императору обычный поклон, возглашал: «Повелите». Все чины провозглашали: «На многие и счастливые времена да продлит Бог праведное Ваше Царство».

-106-

 

Послe этого возгласа все чины шли в следующее дворцовое помещение — в онопод в том порядкe, в каком стояли перед императором: младшие чины впереди, дальше от императора, старшие ближе к нему. К чинам, вошедшим в онопод вместе с императором, присоединялись чины, стоявшие здecь с царским оружием, и другие. Император, войдя через медную дверь в онопод, становился на высоком nopoге этой двери, чины же при появлении императора падали ниц, и послe возгласа «повелите» восклицали: «На многие счастливые годы да продлит Бог Царство Ваше». Возглас этот произносил здесь церемониарий по знаку препозита, получавшого знак от императора. Проф. Беляев говорить, что в оноподе этот возглас произносился всегда церемониарием, а не препозитом и силенциарием, как в других помещениях; также при архиерейском служении возгласы и ектении говорятся поочередно священниками и дьяконами в иерархическом порядкe. Послe провозглашения многолетия императору, все собравшиеся в оноподe чины шли в консисторий, причем одни шли через правую и левую боковые двери, другие — через среднюю дверь. Войдя сюда, чины становились в иерархическом порядкe в два ряда перед возвышением, которое занимал император. Впереди стоявших чинов находился жезл Моисея, принесенный из храма Св. Феодоры, и крест Св. Константина из храма Св. Стефана. Когда император становился на возвышение, все чины повергались перед ним ниц; тогда препозит по мановению императора делал, послe поклона ему, знак одному из силенциариев, и силенциарий, поклонившись императору, возглашал: «Повелите». Чины произносили: «Да продлит Бог Царство Ваше на многие счастливые годы», послe чего направлялись к выходу из консистория и переходили в триклиний кандидатов, гдe императора ожидал клир Храма Господа с кадилом и ризничий с крестом, подносивший его для целования. Отсюда император, предшествуемый синклитом и сопровождаемый кувуклием и телохранителями, отправлялся в помещение первой школы, гдe три раза поклонялся, имея зажженную свечу в рукe, серебряному кресту, после чего шел в палату экскувитов со всем синклитом, кувуклием и телохранителями. Тут стояли в два ряда знаменоносцы с знаменами и певчиe, которые при входе императора в палату пели особые песнопения по-латыни, в соответствии с праздником. В праздник Рождества они пели: De Maria Virgine natus’est et Magi de Oriente cum munerilus adorant, послe чего следовал припев; Christus Deus noster conservet imperium vestrum per multos annos et bonos.

Встречаемый и провожаемый соответствующими празднику песнопениями и многолетиями, император со знаменами впереди, предшествуемый синклитом, направлялся в

-107-

 

лихны, поклонялся трижды со свечами в руках стоявшему там серебрянному кресту и становился так, что окруженный кувуклием и телохранителями, он был видим собравшимся в трибунале: димам ипподрома, послам, знатным иностранцам, городским цехам, представителям города. Перед тем, как император становился в лихнах на свое место, певчие димы Венетов, если выход был в праздник Рождества Христова, пели: «Звезда солнце предвещает в Вифлееме Христа, восшедшего от Девы». Когда император становился на свое место, церемониарий подводил к нему доместика школ, который падал ниц и подносил ему ливелларий. Император принимал его, а члены димы Венетов пели многая лета. Певчие: «Многие Вам времена, Божественное Царство», и димоты трижды повторяли это. Затем певчие: «Многие Вам времена, служители Господа»; члены дима Венетов трижды повторяли «многие времена». Снова певчие пели: «Многие Вам времена, самодержцы Римлян», а члены того же дима повторяли «многие вам времена». Наконец певчие пели: «Многие вам времена с Августами (императрицами) и багрянородными» (детьми). Члены дима Венетов возглашали: «долголетним содеет Бог святое царство Ваше». Во время пения ноголетия доместик школ стоял перед императором и трижды осенял его крестным знаменем, когда пели певчие дима Венетов. Для осенения императора крестным знаменем доместик обвертывал руку концом своей хламиды. Так происходил прием императора и в другие праздники, с тем отличием, что песнопения, когда император подходил к своему месту в лихнах, изменялись соответственно празднику. Таких приемов на пути шествия императора в храм Св. Софии было несколько. Четыре партии ипподрома, которые встречали и провожали императора славословием и многолетием, являлись представителями народа. По совершении этих приемов, император с синклитом в предшествии знамен вступал в храм Св. Софии через Красные Ворота. Войдя в них, император заходил в нишу, закрытую завесой, где препозит снимал с него корону. Отсюда император входил в нарфекс, где у самых входных дверей его ждали все священнослужители с Патриархом во главе, который держал крест, архидиакон же нес Евангелие, а некоторые из дьяконов кадила и светильники, так как император входил в Церковь за литургией во время малого входа. Войдя в нарфекс, император прикладывался к Евангелию и кресту, после чего император и Патриарх кланялись и приветствовали друг друга. Патриарх кадил императора, который целовал Патриарха и, взяв его за правую руку, направлялся с ним к царским вратам, ведшим из нарфекса в храм. Здесь император останавливался, Патриарх читал входную молитву, и император, имея в руках све

-108-

 

чу, совершал троекратное поклонение перед царскими вратами. По произнесении входной молитвы и положенных возгласов, послe пения: «Приидите, поклонимся», император отдавал свечу препозиту, прикладывался к кресту и Евангелию и, взяв опять Патриарха за правую руку, проходил мимо амвона на солею; императору и Патриарху предшествовали служившие с Патриархом духовные чины, шествовавшие посреди чинов царского синклита и собравшегося в храмe народа. Совершался малый вход. Знамена гвардейских отрядов, несенные впереди процессии, ставились в храмe перед солеей с обеих сторон, а римский скипетр и другие императорские знамена разстанавливались на солее; крест же Св. Константина вносился в алтарь. Когда император с Патриархом проходили мимо чинов, чины хором провозглашали многолетие императору: «Да продлит Бог святое царство Ваше на многие и долгие времена». Взойдя на солею, император и Патриарх подходили к св. вратам, Патриарх прикладывался к ним и входил в алтарь; император же становился перед входом в алтарь, брал от препозита свечу и с нею в рукe совершал троекратное поклонение перед святыми вратами, после чего возвращал свечу препозиту и, входя в алтарь прикладывался к святым вратам, которые придвигал к нему Патриарх или один из митрополитов или Архиепископов. Войдя в алтарь, император шел к Св. Престолу, прикладывался к его покрову, подносимому Патриархом, брал у препозита принесенные в дар воздухи, разстилал их на св. престоле и ставил на них принесенные в дар храму чаши, блюда и др. посуды, прикладывался к чашам, блюдам и св. пеленам Господним, которые подносил ему для целования Патриарх, и клал на разостланных платах мешочек с деньгами, так называемый апокомвий. Послe этого император с Патриархом, кадя, обходил престол, входил в алтарную нишу, гдe находилось серебряное вызолоченное Распятие, молился перед ним со свечею в руках, прикладывался к нему, брал у Патриарха кадило и кадил Св. Распятие. Затем император прощался с Патриархом, причем оба они кланялись друг другу и целовались, уходил в мутаторий, где император слушал Божественную службу. Иеромонах Иоанн указывает, что почти все молитвы, встреча епископов, идущих для совершения литургии, совпадают с подробностями встречи императоров с Патриархами по описанию их императором Константином Порфирородным. В мутатории император снимал хламиду и стоял без нее до большого выхода. При нем в мутатории оставались только высшие чины кувуклия. Когда же приближалось время перенесения Св. Даров с жертвенника на престол, церемониapий через препозита докладывал императору. Император облачался в хламиду и шел с чинами кувуклия

-109-

 

через правую сторону храма за амвон, в предшествии знаменоносцев и чинов синклита, которые, подходя к амвону, становились в два ряда, так что император проходил между ними. Между амвоном и царскими вратами стояли вышедшие из алтаря священнослужители с Св. Дарами в ожидании императора. Здесь же находился подсвечник с зажженной свечей, который перед Св. Дарами до св. врат должен был нести император в качестве депутата и дефензора Церкви. Поклонившись Св. Дарам и приняв от депозита подсвечник, император, предшествуемый знаменоносцами и чинами синклита, начинал великий вход. За императором священнослужители несли Св. Дары и священные предметы. Подойдя к солее, чины останавливались; знамена, бывшие ранee на солее, вносились туда же и разстанавлнвались по обеим сторонам солеи. Император с подсвечником в руках сходил на солею и становился перед алтарем, отдав светильник препозиту. Св. врата в это время открыты, и в них, ожидая Св. Дары, стоял Патриарх, за императором на солею входили священнослужители. Архидиакон кадил императора, Патриарха, св. престол, послe чего Св. Дары вносились в св. врата, где их принимал Патриарх. Священнослужители, проходя мимо императора, при входе в св. врата возглашали: «Царство Ваше да помянет Бог во Царствии Своем всегда, ныне и присно и во веки веков». По окончании входа священнослужителей в алтарь, император и Патриарх кланялись друг другу и прощались. Патриарх шел к св. престолу, а император отправлялся по правой стороне солеи в мутаторий с чинами кувуклия. Сняв хламиду, император оставался в мутатории до времени целования любви. Когда наступало время для целования, Патриарх посылал к императору референдиария cooбщить об этом ему через церемониария и препозита. Снова император надевaл хламиду и шествовал, в сопровождении чинов кувуклия и чинов синклита, к солее и останавливался у алтарной преграды на том месте, гдe был переносный столик, так называемый антиминс, с которого потом Патриарх причащал Св. Таин императора. Когда император подходил к алтарной преграде, Патриарх выходил из алтаря и совершал целование любви с императором; за Патриархом подходили к императору для целоваея высшие духовные чины. Затем император отходил от алтарной преграды и совершал целование с чинами своего синклита. Они подволились рефендиарием, кланялись императору в землю (кроме праздника Пасхи, когда преклонение совершалось до колен), затем император опять удалялся в мутаторий, где оставался до Св. Причащения. Ко времени причащения, в том же одеянии и в том же сопровождении, император шел опять на солею, где останавливался перед алтарем у столика, на котором Патриарх ставил

-110-

 

вынесенные из алтаря Тело Христово на дискосе и Кровь Христову в чаше. Император приобщался под обоими видами раздельно по чину священническому. После причащения император удалялся нь мутаторий, снимал хламиду и переходил в прилегавшую к мутаторию палату, где он вкушал завтрак пместе с 12 или 14 сановниками. Это было остатком древне-христианской трапезы любви, сохранившейся только для императора; по окончании завтрака все вкушавшие вставали; препозит возглашал «повелите», пелось многолетие и все удалялись. Император после ухода их облачался в хламиду, приглашал Патриарха, который кланялся императору, целовал его и беседовал. Оба они, сопровождаемые чинами кувуклия, отправлялись в помещение Св. Кладезя. На пороге двери в Св. Кладезь император раздавал кошельки с деньгами низшим церковнослужителям и бедным. После раздачи денег император и Патриарх входили в Св. Кладезь и здесь в нишe, задернутой завесой, Патриарх возлагал на императора корону и вручал ему просфору и флакон с освященным благовонным маслом. Император же давал Патриарху апокомвий; после чего император и Патриарх кланялись другь другу, целовались и расходились; Патриарх возвращался в храм, а император во дворец. Когда Патриарх возлагал корону на императора, певчие партии Венетов исполняли те же песнопения, которые пели перед входом императора в лихны. Когда император, простившись с Патриархом, входил в прилегавший портик и становился на обычном месте, певчиее произносили: «Добро пожаловать, защита Троицы», и следовали затем тe же славословия и многолетия, которые пелись певчими при встречах императора на пути шествия в храм Св. Софии. Приведенное описание из книги Беляева и книги Преосв. Саввы: «Московские цари и Византийские базилевсы» лучше всего иллюстрирует церковное положение Византийского царя. А славословия, так называемые актологии, очень характерны для представления о величии Византийского императора.

В день Крещения Господня певчие пели: «Крестившийся в водах Иордана и главу преклонившии смиренно Предтечe времена Ваши умножит с царицами и багрянородными». В Крещение на 3-й глас пели: «Просвещающий в Духе Святом крестился водою земно и свет крещения даровал людям. Но сие совершивший Христос по человеколюбию повелевает, чтобы Ваша Царская Держава была счастлива на благо Римлян, и чтобы Вы царствовали ряд годов непрерывно» и еще: «Главы драконов в волнах Иордана сокрушивший под ногами Вашими сокрушит главы варваров. Боговенчанные владыки, Троица Пресвятая победы Ваши умножит».

В день Пр. Троицы певчие пели: «Бог Дух днесь явися апостолам в языках огневидных и Вас, Боговен

-111-

 

чанные благодетели, порфирой и венцом прославивший, Своим Божественным хотением определил, чтобы Вы царствовали достойно Римлян. Слава Богу, венчавшему Вас во спасение Римлянам». Во время выхода императора Никифора Фоки в Троицын день, по сообщению Люитпранда, по случаю его особых заслуг певчие пели сверх положенного: «Вот грядет утренняя звезда, восходит заря, отражает лучи солнца, бледная смерть… Никифор Владыко», а потом пели: «Владыке Никифору многие лета; ему поклоняйтесь и его почитайте, ему преклоняйте свои выи».

В день Рождества Христова пели: «Небо звезду посылает, указывает путь магам в Рождествe; земля приготовляет пещеру, чтобы принять Творца всех. Но Сам Принявший нашу плоть от Девы Ваше Боговенчанное царство сохранит в порфире».

В день Святой Пасхи: «Крест и смерть потерпевший Христос сошел добровольно во гроб и, сокрушивши двери ада, Божественной Своей властью всем воскресенье обновляет от века умерщвленным. Тварь днесь празднует двойную Пасху спасения, видя, что скипетр Ваш, Владыка, поднимается с воскресением Христовым».

При переходе царя в трибунал из палаты школ в день Рождества: «Всей твари Исполнитель (Совершитель) и Владыка совершает несвойственное Ему уничижение воплощением за нас, чтобы наполнить горний мир (т. е. небесный) членами, взятыми из нашего нижайшего (т. е земного) рода. Сам Жизнедавец возвысит род Ваш, Владыки, во всей вселенной, языки все покорит, чтобы они, как маги, приносили дары Вашему царству».

Или в Крещение: «Крещенный ныне дланью Предтечи, страшной дланью Своей провозглашает Вас царями, благочестивые благодетели, и помазанниками покажут Вас вселеннной ибо, освятивши крещением, елеем истления крестит (ваше) царство, спасение даруя Римлянам, великую помощь и славу царскую».

Или в Пасху: «Обновляется днесь естество человеков, чудо из тления преобразуемое в нетление облекается в одежды прежней славы, уже неудержимое больше смертью. Ибо имеющее державу смерти собезначальное и собезконечное Отцу Слово, разрушивши чертоги ада, разрешило узы тленных, всем даровав свободу. Оно и державу Царства вашего сохранит на славу, гордость и спасение Римлян».

Из актологий этих видно, что Царь Византийский осознается как Царь вселенский; он ведь единственный в мире Царь, единственный помазанник Божий, не то что все другие; он Царь, стоящий на страже Церкви и входящий в ее иерархический чин, причащающийся раздельно под двумя видами, кадящий в Церкви, входящий в алтарь через

-112-

средние врата, занимающий в чинe Богослужения опредeленное положение среди иерархии и соучаствующий по чину в ее Богослужебных актах. Мы его видим и в положении учащего: так в понедельник первой недели поста во дворце в Магнавре он увещает все чины «проводить в чистоте и страхе Божием всесвященную и святую четыредесятницу». Особенно характерно участие царя в церемониях в вербную субботу и воскресенье.

 

Византийский базилевс

и Московский Царь

воплощают разные идеи.

Эта церемония особенно оттеняет различие между Визанлйским базилевсом и Московским царем, контрастируя представление и идеи, связываемые с их саном Мы увидим ниже, что, при всем сходствe с Византийским царем, несмотря на общий, признаваемый у них библейский источник их власти, Византйский базилевс и Царь Московский воплощают в своем обиходе различные христианские идеи. В церемонии в неделю Вай Византийский император затемняет собой фигуру Патриарха. Мы не будем описывать во всех подробностях эту церемонию, едва ли не превосходящую по торжественности и количеству участников и по торжественности их одеяний вышеупомянутые императорские церемонии выходов в храм Св. Софии, но обратим внимание на некоторые ее особенности. В вербную субботу не Патриарх, а император раздает лично всем чинам ветви финиковых пальм и серебряные кресты. А в вербное воскресенье император, а не Патриарх, принимает кресты и Символ веры от всей огромной массы чиновников, сидя на троне в роскошном царском парадном одеянии, окруженный высшими чинами империи. По мнению проф. Мансветова, это — отголосок древнего обычая, по которому готовящиеся к крещению в вербное воскресение начинали учить Символ веры, чтобы потом произносить его перед принятием Таинств. Император, а не Патриарх, проверяет в Византии верование своих чинов. В процессии крестного хода в этот день он затеняет лицо Патриарха; он не только участник этого крестного хода, но активно участвует, по пути заходя в придворные храмы, в Богослужении, произнося ектении; а раздача им крестов в награду за подвиг поста знаменует в нем ревнителя веры. Всюду в этих церемониях на первом плане особа императора, соединяющего в себе не только светскую власть и положение духовного чина, но и проявляющего духовную власть.

О значении выходов Византийских императоров Суворов («Византийский папа», с. 137) говорить, «что они указывали на стремления императоров дать выражение духовному характеру императорской должности и едва ли уходили

-113-

 

в глубь истории Македонской династии». Они и возникли в связи с мерами императоров противодействовать влиянию западных идей и событий западной истории IX века, усиливших политическое значение папства (возстановление Папой Западной империи в лицe Карла Великого, взгляд на коронование, как на сообщение законности власти императора). Насколько это стремление превышало всякую меру, свидетельствует сообщаемый Суворовым факт из послания Патриарха Николая Мистика к Римскому Папе о повенчании императором Львом VI себя самого с Зоей Карбонопсиной. Лишь неуверенный в правильности такого венчания, где император был одновременно и священником, и женихом, император приказал своему придворному священнику совершить добавочное Богослужение. Означенное стремление императоров к защите императорской власти вызывалось идеей перенесения прав с Римского Папы на Константинопольского Патриарха, выраженной впервые (по совету Патриарха Фотия) в послании императора Михаила III к Папе.

Эти придворные церемонии, проистекая из воззрения на царя как на орган, призванный устроять на земле не только юридический порядок, но и царство Божие — царство справедливости и правды, возвеличивая особу царя, в свою очередь могли содействовать увеличению и его полномочий без достаточного различения по существу того, к чему призван император, как глава земного союза государства, и к чему он призван, как член Церкви. Этому смешению способствовала и теория Вальсамона и болгарского епископа Димитрия Хоматина, дававшая императору в Церкви все права архиерейского сана, кроме одних Богослужебных прав этого сана. Отсюда проистекало и то, что император стремился иногда присваивать себе: то несоответствующее ему право на участие в церковном законодательстве, то право на смещение и назначение Патриархов, то просто приравнивал себя к Божеству, как делал император Исаак Ангел. Что названные права не могут входить в число императорских полномочий, на это в общих чертах уже указывали глубокие и вдохновенные мыслители, о которых мы упоминали раньше (Феодор Студит, Иоанн Дамаскин и др.). На это дает тот же ответ и современная каноническая наука, анализирующая понятие церковной власти и ее полномочий. Если государство не признает себя всевластиым в смыслe языческом или в смысле неоязыческих теорий государственного суверенитета, как власти безграничной, если государство признает существование Христианской Церкви и готово не отнимать у нее права ее на свободное существование, то оно и не может покушаться на ее внутренние полномочия, выгекающие из Божественного посланничества, как бы ни было высоко положение императора в гocyдapcтве; права же законодательства в

-114-

 

Церкви implicite заключаются в полномочиях на учение, данное Христом Апостолам при отправлении их на проповедь и в их лице их преемникам, равно и права на высшее управление в Церкви осуществляется Собором Архипастырей, как то установило Апостольское предание уже самым фактом Апостольского Собора.

 

Формы, в которых церковное сознание

в Византии допускало участие императора

в замещении Патриаршего престола.

 

Несмотря, однако, на высоту императорского сана в Византии и на все злоупотребления носителей его, в ее законах и обычаях всегда была живой идея, что Царство Божественной правды не под силу создавать одному императору, и на помощь ему в его проведении, как руководящий светоч, должен был приходить тот, кто явился, по выражению Эпанагоги, живым образом Христа, словом и делом живописующим истину, — это Патриарх.

 

Положение Патриарха

в Византийском

государственном строе

и участие царя,

как экдика, в его избрании.

Оставляя в данный момент чисто церковные задачи Патpиapxa, мы посмотрим на то положениe, которое он призван занимать в Византии не в Церкви, а именно в строе самого государства. Здесь основное внимание приходится обратить на то участие, которое принимает в Византийском праве император, как глава государства, при выборах Патриapxa, а также на один институт, который унаследован был и Русью — именно право печалования Патриарха. Хотя последнее относится больше к правам Патриарха, но оно внутренне настолько связано с идеей императорской власти, что, говоря о последней, нельзя не говорить о том, что составляло дальнейшее развитие и дополнение вложенной в нее идеи — (оцерковление). Что касается избрания Патриарха, то именно в этом сложном процессе иллюстрируется теория симфонии Церкви и государства, поскольку она должна определять и взаимоотношения двух глав этих союзов. Царь и Патриарх считались необходимыми частями политии, благополучие которой зависело от их единомыслия во всех отношениях. Не касаясь тех искажений, которые на практике создавала иногда государственная власть в смыслe воздействия при замещении Патриаршей кафедры, мы имеем в виду указать, как de jure происходило избрание Патриарха. Процесс этот описан подробно в изследовании И.И.Соколова «Избрание Патриархов в Византии от половины IX до половины XV века». Принцип симфонии властей требовал, чтобы деятельность царя в отношении к Церкви происходила в единомыслии с властью церковной, и чтобы Царь, в качестве эпистимонарха Цер

-115-

 

кви, содействовал скорейшему избранию Пвтриарха, тем более, что в Византии не было института местоблюстительства Патриаршего престола, и мы видим, что Византийское право давало царю участие в разных стадиях того сложного процесса, который составлял создание нового Патриарха; само по себe это участие в формах Византийского права не противоречило правам Церкви, которая нуждалась в этом содействии ради общего мира и благословляла это участие. Царь признавался Церковью ее эпистимонархом и в качествe такового должен был заботиться о лучших условиях ее существования; кроме того, Патриарх имел огромное влияние на общественно-политическую жизнь страны, постоянно находился в отношениях с царем, участвовал в избрании царя; поэтому и Царь не мог не принимать участия в этом избрании, и оно выражалось в разных фазах этого процесса. Еще до начала избирательного процесса, когда в обществe шла борьба за то, чтобы фиксировать внимание Архиеереев на том или ином кандидатe, в этом отыскании кандидатов принимал участие и Царь. Участие мирян в этом нельзя называть участием в избрании; здесь не могло быть и речи об идеe делегации власти от народа; эта идея была чужда и канонам, и Византийскому церковному сознанию. Собор 869 года в 22 прав. запретил императору и светским начальникам участие в прямом избрании Патриарха, так как это принадлежит только Собору епископов; находясь на Соборе, свeтские начальники должны были сидеть молча и ожидать, когда состоится избрание; также исключался от этого и народ; право мирян заключалось только в пропаганде своих кандидатов, чтобы привлечь к ним внимание архиереев-избирателей и царя.

Подробное описание этого процесса необходимо для правильного понимания участия в нем царя и ради избежания неправильных выводов о положении Византийского царя в Церкви. Характер этого участия показывает, что базилевс в нем выступал только как глава империи, а не как власть, назначающая Патриарха — главу Поместной Церкви.

Самый процесс избрания состояль из семи фаз: 1) избрание архиереями на Соборe трех кандидатов, 2) утверждение одного из них царем, 3) малое извещение избраннаго, после чего наступало, 4) великое наречение по определенному церковному чину от лица Церкви, 5) придворный обряд , т. е. признание со стороны царя нареченного в государственном положении, которое давало Патриарху Византийское государственное право, 6) хиротония, нареченный не имел епископского сана, и 7) интронизация, т. е. возведение на Патриарший престол. Царь принимал главное участие в первой, второй и пятой стадии, в остальных стадиях его участие не имело существенного зна

-116-

 

чения. В первой стадии его участие выражалось в том, что он, за отсутствием в Византии института местоблюстителя Патриаршего престола, выступал по обычаю, одобренному самой Церковью, в качестве формального инициатора по созыву Архиерейского Собора на предмет избрания Патриарха. Симеон Солунский пишет: «Царь, как экдик Церкви, издревле имеет от Божественных отцов полномочия собирать для этого освященный Собор архиереев. И это есть древний обычай, чтобы архиереи не собрались сами по себе, дабы не произошло разделение и не было безпорядков. Базилевс выступал перед архиереями со своим повелением об избрании Патриapxa в силу того, что он был экдик Церкви, т. е. ее защитник и ходатай, на обязанности которого лежало охранять внешнее благосостояниe Церкви от посторонних вторжений. Это полномочие царя не было восхищено силой своей, но было издревле вверено ему святыми отцами, т. е. самой же Церковью». История показывает, что базилевсы собирали даже Вселенские Соборы по желанию предстоятелей Церкви. Достоинство Церкви и ее свобода от этого не страдали, ибо цари выражали здесь свою заботу о Церкви и действовали в согласии (симфонии) с церковной властью и в пределах тех полномочий, которые им вверялись Церковью. Эти же полномочия царя выражались и в его повелении архиереям устроить Собор для избрания Патриарха. В этом архиерейском избрании был центральный пункт в деле избрания Патриарха. Уклонение от составления этого Собора со стороны императоров осуждалось общецерковным сознанием. Царская грамота созывала митрополитов и напоминала, что им надлежит подавать голоса, руководясь древним церковным чином и обычаем; следовательно, сама грамота признавала, что акт избрания Патриарха выражает волю царской власти и является благодатным воздействием Святого Духа и Делом самой Церкви в лицe ее высших служителей-иeрархов. Царь не мог вмешиваться в избрание, происходившее под руководством хартофилакса, и о результатах которого он оповещался как эпистимонарх, экдик Церкви, который в силу требуемой симфонии между обеими властями, должен был выразить свое суждение в следующей стадии, когда ему надлежало выбрать одного из трех кандидатов, уже избранных Собором. Если ни один из них не был угоден, базилевс мог предложить своего кандидата, и об его пригодности снова свободно решал Архиерейский Собор, имея возможность и не соглашаться. Право царя не нарушало принципиально свободы архиерейских выборов и основывалось на том, что Патриарх занимал не только положение в Церкви, но был участником политической жизни. Симеон Солунский гарантирует правильность взаимоотношений царя

-117-

 

и Собора тем, что: 1) Царь получал благодатную харизму 2) унаследовал право избрания издревле от своих отцов и 3) выбирал из числа каидидатов, уже признанных Собором архиереев достойными. Акт избрания царя разсматривается как акт Божественной воли, сказывающейся через Помазанника Божия, в основе деятельности которого, как руководящая идея, лежит идея правды, которая, по определенно Византийских памятников (Эпанагоги, Базилик, Синтагмы Властаря) есть твердая и постоянная воля, каждому определяющая соответственное право. Симеон Солунский говорит: «Ему, как помазанному царю, издревле предоставлен отцами выбор одного из трех, ибо они уже избраны Собором, и все трое признаны достойными Патриаршества. Царь содействует Собору в его деяниях, как помазанник Господень, сделавшийся защитннком и слугой Церкви, так как он во время помазания дал обещание в этом содействии. De jure не может быть и речи о произволе царя в акте избрания Патриарха и о посягательстве на права и свободу выбора». «Если же были факты неправильного избрания, — говорит И.И.Соколов, — зависевшие от произвола и насилия Византийских царей, которые по мотивам субективного и династического свойства производили давление на Собор архиереев и различными способами склоняли их избрать представителем Церкви лиц, угодных базилевсам, но не соответствовали потребностям церковной жизни, то все такие факты были исключением в отношении к нормальному  (порядку) избрания Патриархов, и на основе их нельзя делать заключения принципиального свойства». Как явление исключительного порядка, случайные и уклонившиеся от господствовавшего и традиционного типа избирательного процесса, такие факты признавались ненормальными, осуждались современниками и служили всегда реальным мотивом для возстановления в Византийской церковной жизни симфонии взаимооотношения государства и Церкви, поскольку она касалась избрания Патриархов, дабы на будущее время руководиться в деле древним и традиционным типом. В стадиях малого и великого наречения происходило сначала оповещение избранного об его избрании, а потом формальное по установленному церковному чину наречение его женихом Церкви. В этих актах первенствовала Церковь, и участие царя выражалось в том, что его делегаты присутствовали при обоих актах. Малое наречение представляло из себя посылку от Собора и царя делегации к нарекаемому в его местожительство, и тот должен был или дать согласие, или отказаться. В случае его согласия следовало великое наречение в Церкви Св. Апостолов, если нарекаемый был уже священник (если нет, то он предварительно посвящался в священники). После вечернего Богослужения и известного ряда молитв новоизбранный в епитрахили

-118-

 

и фелони становился в св. вратах алтаря, а посреди храма становился хартофилакс с двумя почтеннейшими сановниками царя. Затем хартофилакс возглашал формулу наречения: «Державный и святой наш господин и Царь и Божественный, священный и великий Собор приглашают святыню твою на высочайший престол Патриархии Константинополя». Новоизбранный отвечал: «Благодарю святого Самодержца и царя и Священный Собор и подчиняюсь их Божественному и поклоняемому определению». Затем могла следовать речь нареченного. В наречении играл главную роль церковный элемент: именно хартофилакс — церковный архонт произносил формулу от имени Собора и царя. Царь только извещает о деянии Собора,имеон Солунский написал целую главу против мысли о том, что Царь ставить Патриарха, ибо Царь здecь почитался действующим лишь как экдик, эпистимонарх, к чему он призывался при своем короновании. Нарекаемый давал пред Богом, всеми ангелами и людьми поручительство в том, что будет заботиться о Церкви и в полноте осуществит принимаемое на себя предстоятельство. Во время великого наречения Патриарх принимал жезл пастырский; этот чин перешел и в Poccию в качестве чина церковного. После же великого наречения предстоял акт, который имеет совершенно особое значение и оттеняет уже не церковное, а государственно-правовое значение Патриapxa, как сановника империи, и для нас имeeт интерес, как иллюстрация верховного положения царя в государстве, но не в Церкви. Во время этого акта Царь выражает свое почтение к Церкви и признание ее предстоятелем того, кто избран ею и согласился стать Архиепископом Нового Рима и Вселенским Патриархом. Церемония эта, в виду ее государственного значения, совершалась уже не в церкви, а во дворце, и состояла между прочим в передачe жезла царем Патриарху. Передача жезла введена приблизительно в XII веке. Западная литература истолковывает ее, как инвеституру в смысле передачи прав Патриapxy в Церкви; но, если это вручение жезла действительно введено по западному образцу, то здecь оно получило совершенно другое значение, как это устанавливает Соколов, основываясь на объяснении Симеона Солунского, церковного писателя XV века.

Церемония  введена не в силу цезарепапистской тенденции разсматривать царя как первоисточник в церковных делах, а обусловлена тесным союзом и взаимодействием Церкви и государства в Византии, а также государственным значением Патриаршей власти. Если Церковь в лицe Патриарха освящала власть царей своим коронованием, направляла их жизнь в соотвествии с требованиями Церкви и указывала вехи для государственного законодательства, поскольку оно затрагивало интересы веры и прав

-119-

 

ды, и вообще просветительную миссию Церкви; то государство в свою очередь давало ей покровительство и защиту, принимало ее идеалы и руководилось ими в своем законодательстве, наделяло Церковь полномочиями государственного характера. Символом этого npиятия Церкви и ее предстоятеля со стороны государства и служила церемония . Кодин описал эту церемонно в XIV веке, а ее мы приводим из вышеупомянутой статьи И.И.Соколова. Эта церемония иллюстрировала своими обрядами и идею симфонии во взаимоотношении Церкви и государства.

В одном из триклиниев большого царского дворца устраивалось деревянное возвышение и покрывалось материей пурпурного цвета. На возвышении ставился царский золотой трон с 4-мя или 5-ю ступенями. Триклиний разделялся златотканными занавесками, скрывавшими царскии трон. Царь выходил из покоев в короне и полном облачении и садился на трон, а все архонты стояли в той части триклиния, которая отделялась от царского трона занавесями. В третьей части триклиния (от стены до царского места) ставили другой трон светло-голубого цвета и покрывали златотканным покрывалом; новоизбранный Патриарх входил и садился на трон. Потом завеса поднималась и одновременно вставали со своих тронов Царь и Патриарх; все присутствующие их приветствовали многолетиями. Поcле этого один из самых знатных архиереев, взявши Патриapxa за руку, подводил его к возвышению, на котором стоял царский трон. Возле царя у завесы находился Патриарший жезл. Когда Патриарх останавливался у возвышения, где у трона стоял и базилевс, последний, взяв Патриарший жезл, говорил: «Святая Троица через царство, от Нея дарованное нам, производит тебя в Архиепископы Константинополя, Нового Рима и Вселенского Патриарха». Все возглашают многолетие, Патриарх, поднявшись на возвышение, берет из рук царя жезл и, благословив его, тотчас сходит. Оба затем возседают на тронах при пении славословия, После славословия завеса закрывается и Царь удаляется в свои покои, а Патриарх отправляется к Храму Св. Софии верхом на коне, покрытом белой попоной. Там в своих палатах, прилегавших к храму, Патриарх устраивал трапезу для архиереев, архонтов царя и Патриарших чинов, чем и кончалось торжество. Симеон Солунский в своем описании дал больше подробностей. Именно Царь, в знак своего расположения к Патриарху, посылает мантию с источниками, означавшую благодать учительства и разнообразие высших дарований, изливаемых от носящего эту одежду. Эта мантия была в Византийскую эпоху исключительно Патриаршей принадлежностью, и ее надевал нареченный для участия в церемонии. Что касается энколпия, его надевал нареченный только в том случае, если он уже был епископом. Жезл —

-120-

 

символ пастырской власти, вручавшийся царем, был из золота и драгоценных камней. Базилевс садился на трон. Протоиерей возглашал: «Благословен Бог наш», малую ектенью, а великий доместик пел: «Иде же бо царя пришествие…» Пели и другие молитвы, а после тропаря Царь вставал, имея в своей рукe жезл, а нареченный Патриарх, имея по одну сторону митрополита Кесарийского, а с другой — Ираклийского, направлялся к царскому трону, делал всем три поклона, подходил к царю и совершал поклонение. Царь, приподняв жезл, говорил: «Святая Троица, даровавшая мне царство, производит тебя в Патриархи Нового Рима». Патриарх принимал жезл при пении «исполлаэти, деспота». Передав жезл, Царь приближался к Патриарху, склонив голову, снимал корону и принимал благословение, целуя руку Патриарха. Патриарх выходил, сопровождаемый всем синклитом, в предшествии светильников и возвращался на коне в Патриархию. Конь был царский с царским седлом, и вел его под узцы придворный конюх вместо царя. Сын царя на коне провожал Патриарха. Если новонареченный был иеромонах, то он совершал литургию вместе с другими архиереями и особое чинопоследованиe благодарственное (ибо полагалась одна хиротония для посвящения в архиерейский сан). Что касается вопроса о смысле вручения жезла Патриарху, то в нем уже потому нельзя усматривать предоставления Патриарху церковной власти, что власть эта есть власть вязать и решить, которой император сам не имеет; кроме того, церемония совершается и в том случае, если нареченный уже архиерей и не нуждается в хиротонии. Как слуга Церкви, император дарит мантию с источниками и энколпий; в знак изъявления готовности повиноваться архипастырской власти и почитания он передает жезл. Чтобы показать перед всеми почет царя к избранному Патриарху, он дает своего лучшего коня Патриарху, которого сопровождает его сын. Симеон Солунский поясняет, что в этом акте Царь только свидетельствуеть факт своего согласия на поставление нового Патриарха и свидетельствует свое духовное подчинение, свидетельствуя это после вручения жезла склонением головы, испрошением благословения у Патриарха и целованием его руки. По благодати и действию архиерейства Патриарх, хотя и не отличается от митрополитов и епископов, но по значению престола, по власти и по заботе о всех, пребывающих под его властью, он — отец всех и глава, рукополагающий митрополитов и епископов, и судящий их совместно с Собором, а сам судится Великим Собором, говорит Симеон Солунский. Царь присутствовал и при хиротонии, и при интронизации Патриарха в алтаре, отступя от престола, и перед этим совершал торжественный вход в вышеописанном виде;

-121-

 

но хиротония и интронизация — акты чисто церковного характера, и участие в них царя уже не было столь активно, как в первых стадиях процесса, когда он созывал Архиерейский Собор, выбирал одного из трех избранных Собором и свидетельствовал свое признание в акте . В акте хиротонии на посвящаемого низводилась архиерейская благодать митрополитом Ираклийским, а в акте интронизации укреплялся преизобильной благодатью на укрепление его на большее служение, уже в пользу всей Церкви, а не одной Епархии, на Богодуховенное дело и служение и возводился на престол Патриарший для домостроительства и управления всей Поместной Церковью. Активными исполнителями такого акта могли быть только носители Апостольской благодати — епископы. Но, Патриарх, мы сказали, являлся не только Архипастырем, но и служил дополнением к царственному служению императора, которому он должен был помогать в осуществлении его задачи быть вершителем правды и благодетельствования для подданных.

 

Право печалования Патриархов,

как дополнение к идее царской власти.

Его цель — благодетельствовать, говорит Эпанагога, и когда Царь ослабевает в совершении добра, то подвергается опасности извратить подлинный характер царской власти. Верность обязанности  — творить добро и оказывать милости — была признаком соответствия царя своему идеалу. В интересах справедливости и интересах душевного спасения царей Патриарх призывался печаловаться о гонимых, притесняемых властями, об осужденных и ссыльных — с целью смягчения их участи, бедных и нуждающихся — с целью оказать им материальное или нравственное содействие. Это право печалования, в силу 75 Карф. правила принадлежащего всем Епархиальным архиереям, в особенности связывалось с Константинопольским Патриархом в силу его особо высокого положения в Византийском государстве при царе. Ведь он для всей империи, по выражению Эпанагоги, был живым и одушевленным образом Христа. Он призван был одинаково относиться ко всем людям, как высшего, так и низшего положения, быть кротким в отправлении правосудия, обличительным относительно исповедующихся, без страха возвышать голос в защиту истины даже перед лицом царя. Он — общий духовный отец, ходатай для всех. Он по преимуществу выразитель Христова учения о любви, обязанный всегда возвышать голос за правду и справедливость. Право его печалования перед царем шло в параллель и шло особому назначению царской власти; оно высоко ценилось и широко осуществлялось Ви

-122-

 

зантийскими Патриархами IX-XV веков. В свою очередь цари нередко поощряли его во имя большей правды, и император Никифор Вотаниат даже особо урегулировал его и требовал, чтобы Патриарх, по крайней мере трижды в год, представлял ему о всех ссыльных и заключенных, чтобы выяснить — освободить ли их или оставить далее в заключении и ссылке. Бывало и так, что Патриарх вынуждал царя обратить внимание на свои печалования в пользу устранения несправедливости, не останавливаясь перед уходом с престола, даже перед отречением от кафедры. Такое право печалования было могучим средством для проведения в среду управления начал справедливости и человеколюбия и показывало нравственный авторитет Патртрха в государственных делах. 75-е Карфагенское правило гласило: «За благоразсудили все по причинe притеснения убогих, которые непрестанно стужают Церкви жалобами, просити от царей, да избираются для них, под смотрением епископа, защитники от насилия богатых». В толковании Зонары говорится: епископы должны не только учить подчиненных им людей, но и ходатайствовать за них, когда они подвергаются обидам, и по возможности защищать. В том же смысле Вальсамон говорит, что на епископах лежит всецело обязанность защищать обижаемых. Описанная церемония избрания Патриарха показывает, что Патриарх, будучи прежде всего органом Церкви и лишь косвенно сановником империи в силу своего положения в Церкви, власть свою получал не от императора, а от Собора. Это не мешало Византийским императорам на практике злоупотреблять своей силой и смещать Патриархов по своему произволу; однако, это всегда осознавалось Церковью как отступление от надлежащей нормы, и церковный писатель XV века, неоднократно цитированный Симеон Солунский пишет (Пихлер. I, 417-418): «Многие благочестивые цари, как напр. Константин Великий, богато одаряли епископов и оказывали им различные почести. Теперь же случается совсем противное. Епископ не удостаивается никакой чести ради Христа, а скорее достигает безчестия; он считается неизмеримо ниже императора, получающего от архиерея благословение, епископ в настоящее время падает ниц перед императором и целует его правую руку. Освященными устами, которыми он недавно прикасался к Священнейшей Жертве, он рабски целует мирскую руку, назначене которой держать меч, и, о, срам! — епископ стоит, когда император сидит. Для епископа, как наместника Церкви, все это неприлично и посрамление простирается на Самого Христа. Эти нелепые обычаи введены впрочем не самими императорами, но льстецами, которые безразсудно внушают им, чтобы они во зло употребили Божественное, чтобы они присваивали себе власть и

-123-

 

поставлять, и низвергать епископа. Увы, какое безумиe! Если низвержение епископа необходимо, то должно совершать это через Святого Духа, Которым освящен епископ, а не через мирскую власть. Отсюда-то все наши беды и несчаспя; отсюда-то мы сделались предметом презрения всех народов. Если мы будем воздавать кесарю кесарево, a Божие Богу, то благословение Божие будеть почивать на всем; Церковь получит мир, благосостояние государства возрастет».

 

Резюме о течениях

мысли Византийской

об императорской власти.

Анализ церковных полномочий

у проф. Заозерского.

Разсматривая воззрение Византийских канонистов и писателей об императорской власти, мы могли видеть, что на протяжении времени от императора Константина до XV века, до времени падения империи, когда кончается история соотношений Церкви и христианского государства Византии, наблюдаются два течениемысли: одно под различными основаниями стремится продолжить древне-Римскую традицию божественного Августа pontifex maximus‘а, а другое выходит из сознания глубокого различия Церкви и государства, и, не отвергая покровительства Церкви со стороны государства, твердо охраняет самостоятельность церковного союза от захвата его функции властью светской. Оно может ставить царя в особое положение в Церкви ввиду его обязанности по защите Церкви, возлагаемой на него в акте коронования, но не может признавать за ним таких прав, которые предполагают наличность апостольской преемственности и наличность благодатных даров на осуществление прав священнослужения, учения и пастырства, и основанных на них прав законодательства, надзора и суда в сфере церковной. Если на сторонe первого течения мы встречаем имена арианствующего императора Констанция, иконоборческого императора Льва Исавра, канониста Вальсамона, изощрившегося при Византийском дворe, Болгарского епископа Димитрия Хоматина и проч., то на стороне другого перед нами проходят Св. Иоанн Златоуст, Св. Максим Исповедник, Св. Феодор Студит, Св. Иоанн Дамаскин и др. Внутренняя ценность второго течения находит себe подтверждение и во внутренней ценности мужей, благоугодивших Богу и запечатлевших свои суждения мученическим исповедничеством. Второе течение было усвоено Церковью. Мы увидим, что оно имело своих представителей и в России, а наиболее ярко было освещено теоретически и исповдано практически Патриархом Никоном; первое давало себя знать в злоупотреблениях Византийского двора. Чтобы уяснить правоту второго, надо вникнуть в те права Церкви, которые ей присущи, как таковой, через анализ данных ей Спасителем полномочий. Этот анализ сделан проф. Заозерским в его книгe: «Церковная власть».

-124-

 

 

Состав полномочий церковной власти.

 

Его анализ раскрывает полностью всю неосновательность перенесения традиции языческого времени и прав языческого императора на права христианского царя. Прежде всего приходится помнить о том, что такое церковная власть.

 

Церковь в смысле юридическом.

Церковь в смысле юридическом, как союз известного рода людей, объединенных общим подчинением иерархической власти, мыслится подобно государству, как известный социальный порядок, параллельный ему и неподчиненный ему. Этот социальный порядок аналогичен социальному порядку государства, но не только не тожествен, а разнороден с ним до противоположности. Сам Основатель Церкви указал на эту противоположность.

 

О свойствах церковной власти.

«Он же рече им: “Цари господствуют над народами и владеющие ими благодетели нарицаются, вы же не так: но кто из вас больше, будь как меньший, и начальствующий как спужащий”» (Лук. 22:25-26). Здесь указано различное свойство властвования, но не уничтожен принцип начальствования и подчинения, как о том говорят другие слова Спасителя: «Слушающий вас, Меня слушает, а слушающий Меня, слушает и Пославшего Меня, и отвергающий вас, Меня отвергает, а отвергающий Меня, отвергает Пославшего Меня». Так заповедана преданность и послушание Спасителем по отношению к посланникам Его. Таким образом, в Церкви установлена власть, и разнородность Церкви по сравнению с государством заключается не в отрицании принципа власти и обязательного ей послушания, а только в ином применении принципа: «вы же не так поступайте», но не сказано: да не будет между вами старших и больших. Самая обязательность подчинения на лицо, но обязательность не санкционируется материальными средствами, как принуждение государственное, а санкционируется самой наличностью Божественного повеления, которое для верующого должно быть страшнее принуждения физического. Образец служения людям, смирения и самоотвержения до Смерти Крестной показал Сам Христос. Он явился на землю облеченный всей властью не для того, чтобы воспользоваться служением людей, но чтобы Своим служением и благовествованием привлечь их к Себе и сообщить глаголы вечной жизни.

Из милосердия к людям Он избрал 12 Апостолов и наделил их Божественной властью (Mф. 9:36-37; 20:1), властью над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь. Он дал

-125-

 

ученикам заповедь совершенства, быть совершенными как совершен Отец Небесный, и указал, что они должны сами служить людям словом, примером и благодатным освящением перевоспитывать духовную природу людей. Единственная сфера действий духовной власти — духовный мир человека; Церковь призвана возрастить в душе человека его стремление к своему первообразу, затуманенному плотскими вожделениями, помочь людям в борьбе с их страстями и просветить их Боговедением. Только церковной власти даны благодатные средства для помощи людям. Чины Иерархии призваны к личному подвигу совершенствования, учить не только словом, но и примером, и с их личным подвигом связаны и их иерархические преимущества; как средства перевоспитания людей, им завещаны такие, как утешение, увещание, милосердие, кротость, благодеяние, но не те средства, которые в распоряжении мирской власти — гнев, насилие, обладание. Слова: «Образ дах вам, да якоже Аз сотворих вам, и вы творите» (Ин. 13:15) показывают характер церковной власти; назначение ее — вести к соединению с Богом павший человеческий род. «Что есть Иерахия и какова ее цель?» — спрашивает Дионисий Ареопагит. «Она есть священный чин, звание и деятельность, по возможности уподобляющаяся Божественной красоте, и при озарении, сообщаемом ей свыше, направляющая к возможному Богоподражанию. Божественная красота, как благая, как начало всякого совершенства, хотя и совершенно чужда всякого разнообразия, сообщает свет свой каждому по достоинству и тех, которые делаются причастниками ея, совершенствует через Божественное тайнодействие, сообразно своей неизменяемости». Итак, цель Иерархии есть возможное уподобление Богу и соединение с Ним. «Имея Бога наставником во всяком священном ведении и деятельности, и постоянно взирая на Божественную Его Красоту, она по возможности отпечатлевает в себе образ Его и своих причастников творит Божественными подобиями, яснейшими и честнейшими херувимами, приемлющими в себе лучи Светоначального и Богоначального Света, так что, исполняясь священным сиянием, им сообщаемым, они сами наконец сообразно с Божественным установлением обильно сообщают оное низшим себя». Власть церковная состоит в неустанной деятельности по распространению Боговедения и направления воли людей к Богоподражанию, и потому есть безпрерывный подвиг и служение людям. Из этого исходит и каноническое право, но как право оно раскрывает не столько положительный, Христоподражательный характер церковной власти, сколько, устанавливая внешнюю структуру Церкви, отрицательно определяет уклонение от норм, установленных для поведеня чинов Иерархии. Что касается положительных полно

-126-

 

мочий церковной власти, то они определяются ее назначением и характером. Конечно, полномочия церковной власти, понимая свою власть в данном случае в смысле органов Церкви, безконечно изменялись в истории, как по объему, так и по составу, ибо Церковь, входя в соприкосновение с государством, испытывала всегда влияние государственного строя и воззрений, которые в основу своей деятельности кладет государство данной эпохи. Очень мало общего в объемe публично-правовых полномочий Иерахии между тем временем, когда епископ гонимой Церкви в Римских катакомбах ограничивался только чисто церковными полномочиями, и епископами времен императора Юстиниана, поручавшего им государственный надзор над провинциальными чиновниками. Мало общего также между временем древней Руси, когда епископский суд охватывал огромные области гражданского права, особенно семейного и наследственного, и простирал свою власть на целый ряд людей, отведенных в сферу церковного суда по их личному положению (именно опекаемых Церковью людей или живущих на ее землe), и русским церковным судом XIX века, вращающимся исключительно в сфере церковных вопросов.

 

Полномочия церковной власти.

Мы будем разсматривать только те полномочия Церкви, власть которых ей принадлежит в силу ее собственной природы, как Божественного учреждения с определенным назначением; это те полномочия, от которых Церковь отказываться не может и которые она отстаивала всегда в исторической своей жизни. В целях уяснения природы этих полномочий их необходимо подвергнуть анализу и классификации, что имеет коренное значение для уяснения того, какие полномочия предполагают наличие иерархического сана, и какие его не требуют, а потому могут быть выполнены и другими лицами, хотя бы и мирянами.

Русская каноническая наука, утверждает Заозерский, не раскрыла полномочий церковной власти и берет его из Догматического Богословия, где, естественно, имеется в виду только Богодарованная Церкви священная власть, распределяемая по трем степеням священства. Трактующие этот предмет митрополит Филарет, митрополит Макарий и преосв. Иоанн Смоленский держатся трехчленного деления власти: на власть учения, священнослужения и юрисдикции (т. е. управления), примыкая к известному католическому канонисту Вальтеру. Проф. Заозерскии берет за отправной пункт своих разсуждений также эту католическую классификацию, однако он вносит в нее существенные оговорки и видоизменения, приспособляя ее к понятиям православным и исправляя в ней пункты, недостаточно выясненные. Первоначально в католической науке господствовало двухчленное делeниe.

-127-

 

Классификация полномочий

церковной власти

в католической науке.

Еще Фома Аквинский установил деление церковной власти на власть священнодейственную (ordo) и правительственную (jurisdictio). Первая та, которая сообщается посвящением, а вторая сообщается простым человеческим полномочием. Однако, Вальтер, несмотря на метко схваченные основы этой классификации, указал в этой системе недостаток единства основания, каковым является здесь способ получения вмecте с их содержанием; через это получается спутанность, ибо нельзя сказать, чтобы каждое полномочие ordinis сообщалось посредством рукоположения (например, право исповеди и разрешение от эпитимии сообщается через простое поручение), а каждое из полномочий jurisdiсtionis посредством поручения. Если же центр тяжести классификации перенести на содержание церковных полномочий, то нельзя указать, куда отнести власть учения, к potestas ordinis или к potestas jurisdictionis. Вальтер и ввел власть учения, как особое полномочие наряду с первыми двумя, составив то трехчленное деление, за которым пошли часть католических канонистов и русские канонисты; но часть католических канонистов осталась при прежней классификации, Изменение Вальтера заключалось в том, что всю церковную власть он определил, как potestas ordinis, разделив ее на potestas миnisterii, magisterii, jurisdictionis.

 

О власти учения.

Нам нет надобности входить в дальнейшее разсмотрние Вальтеровской классификации и дальнейшего ее раскрытия и исправления, внесенного в нее Гиншиусом для католического церковного права, но укажем на критику проф. Заозерского для православного церковного права. Он говорит: «Странным представляется выделение из полномочий священной власти полномочия учения. Развe это полномочие в деятельности Апостолов и их преемников выступает менее священным, чем совершение Богослужения. Действительное служение словом было первым и наивысшим призванием Апостолов. Это первое и высочайшее назначение дано Господом, когда Он сказал: “шедше убо научите…” (Mф. 28:9). Первым действием после сошествия Святого Духа и было применение этого полномочия. Сами Апостолы, чтобы не оставлять Слово Божие, для служения трапезам избрали 7 диаконов (Деян. 6:2-6). Апостол Павел также указывает на полномочия учения, как на высочайшее призвание Апостолов: “И как проповедывать, если не посланы будут?” (Рим. 10:15); и также: “Не посла меня Христос крестити, но благовествовати…” (1 Кор. 1:17)». Второе правило 7-го Вселенского Собора, предписывая рукополагать епископа по изследовании кандидата в знании Св. Писания, говорит: «Сущность нашей Иерархии

-128-

 

составляют богопреданные словеса, т. е. истинное ведение Божественных Писании, якоже изрек великий Дионисий». Bce эти ссылки показывают, что учительная власть есть публичное правовое полномочие священного чина, получаемое в акте хиротонии, и должно быть отнесено на основании основных каноничесиих источников, в ряд полномочий, входящих в состав potestas оrdinis (так сделал в потом и Вальтер, признав в potestas magisterii один из трех видов potestas оrdinis).

Право мирян (в том числе и женщин) проповедывать с разрешения епископа, а также право учительства в отношении к детям, нисколько не опровергает данного положения, потому что, поощряя просветительную деятельность мирян для распространения христианского учения, Церковь не признает за ними права самостоятельно определять, что именно составляет учение Церкви. Этот вопрос решают те, кому вверена учительная власть. Если епископ и пресвитер не нуждаются в особом полномочии Церкви на каждую свою проповедь, то потому, что Церковь, поставившая их на это дело, дает ручательство за то, что их учение есть учение Церкви; по отношению же к проповеди мирян необходимо особое признание Церкви в том, что их проповеди являются выражением учение Церкви, что именно может придать их учению Церковный отпечаток, а не их собственная воля и pешение; в этом именно и сказывается юридическая природа публичной власти Церкви. Это право учительства состоит не только в праве благоветствовать и раскрывать истины веры и нравственности, но и в праве давать или отказывать в признании церковности деятельности частных лиц.

 

Законодательная

власть Церкви

основывается на

полномочии учения.

На этом основном полномочии основывается и законодательная власть Церкви, ибо церковное законодательство есть истолкование Божественного закона. Полномочие это принадлежит Иерархии jure divino, ибо основано на заповеди и обетовании Спасителя: «Приемляй аще кого посла, Меня приемлет, и слушаяй вас, Меня слушает». Как результат анализа источника и содержания учительных полномочий, нельзя не признать, что эти полномочия являются видом священной власти, potestas ordinis. Еще существеннее возражение против католической трехчленной классификации в том, что в ней нет пастырской власти или долга в числе полномочий священной власти,

О полномочии пастырства.

ибо таковая растворяется в общих полномочиях юрисдикции, особенно когда речь идеть о высших степениях Иерархии. Чтобы уяснить, куда надо отнести пастырство, к potestas

-129-

 

ordinis или к potestas jurisdictionis, надо вникнуть в Евангельский текст и определить, есть ли это — cura animarum или imperium. Вот здecь-то и обнаруживается смешение у самого Вальтера. Он сам признает, что назначение Церкви — возвратить падший человеческий род к Богу и к новому порядку жизни через таинства, установленные ради нашего спасения Иисусом Христом, и через учение и заповеди, исполнение которых Он налагает как условие спасения; для этого Церковь получила власть духовную, от земного простирающуюся на небесный мир (Mф. 16:11), но для выполнения этой миссии Церковь нуждается во власти руководительной и правительственной, со всеми относящимися сюда установлениями (Ин. 21:15-17), которая, по учению Вальтера, и дана за троекратное исповедание любви Апостолу Петру. Апостол Петр получает все бразды церковного управления. Оставляя в стороне вопрос о том, что не он один получил эти права, а и все Апостолы, самые полномочия, выраженные в словах «Pasce agnos Meos», нельзя понимать безконечно широко. Апостолу Петру завещается бремя и забота доброго пастыря соблюсти в целости овец и агнцев Господа. Сам Апостол Петр в своем Послании истолковывает пастырство в смысле любовного попечения и блюдения: «Пасите Божие стадо, которое у вас, надзирая за ним непринужденно, но охотно, не для гнусной корысти, но из усердия и не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду» (1 Петр. 5:23). Такой же смысл в словах Апостола Павла: «Внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую Он приобрел Себе кровию Своей» (Деян. 20:28). Далее, приводя 32 и 102 прав. Трул. Собора, проф. Заозерский указывает, что пастырское проявление, водительство отмечается особым термином , противопоставляя пастырское попечениe правительственной властие для которой в 37 Трул. правиле есть другое выражение . Так, на основании основных источников, выделяется пастырство, как особое полномочие священной власти jure divino, как отеческое попечение священнослужителей о духовных чадах (как примеры его, можно указать на назидание об оставлении порочной жизни, увещания тяжкому преступнику о покаянии, устранение колебаний у сомневающихся в вере, утешение больных, отчаявшихся в житейской борьбe, защиту угнетенных). Исповедь и эпитимия суть средства пастырского воздействия. На основании апостольского толкования и канонического, содержащегося в правилах Вселенских Соборов, пастырство надо выделить, как особый род полномочий, из сферы того, что заключено в понятие католической юрисдикции, и принять ее одним из видов священной власти. Именно в слишком широком толко

-130-

 

власти управления в выражении «Pasce agnos Меоs, pasce oves Меоs» и есть источник широкого понимания власти папы, включающего с понятием наивысшего учителя, первосвященника и понятие царя; это царственная власть в Церкви у католиков включает права всеобщего законодательства со включением полномочий на привиллегии и диспенсации, на принятие аппелляций со всей Церкви, на высшее попечение о церковном имуществе, право налагать на них подати и т. д.

Самое пастырство есть прежде всего долг взыскания заблудшего и духовное попечение о чадах, и как следствие того, известные права власти, необходимые для выполнения этой обязанности. Эпанагога пишет о правах епископа: «Епископ есть блюститель и попечитель о душах всех, принадлежащих к Церкви, имеющий силу совершительную для посвящения пресвитера; епископу свойственно смиренным снисходить, а превозносящихся презирать и мудрование гордых преклонять к смирению делом и словом, подвергать себя опасности за паству и ее бедствие почитать своим». А о Патриархе: «Патриарх есть живой и одушевленный образ Христа, Патриapxy должно заботиться во-первых, чтобы сохранить в благочестии и честности тех, кого он принял от Бога, а потом и всех еретиков по возможности для него обратить к Православию и единению церковному… Назначение его в том, чтобы спасать вверенные ему души, жить во Христе и распинаться миру. Патриарху свойственно быть учительным, ко всем относиться одинаково, как к высоким, так и к смиренным, быть кротким в отношении к держащимся нравоучения, а по отношению к непокорным — обличительным, а за истину и в защиту догматов и соблюдения нравов и благочестия говорить перед царями и не стыдиться». Вот те архипастырские полномочия, о которых говорится в pasce agnos Meos. Эти полномочия имeют в виду религиозно-нравственную область человека и имеют в виду воздействие на отдельных лиц. Так в понятии о священной власти мы получаем три вида: священнослужение, учение и пастырство, как полномочия Божественного происхождения, установленные Самим Основателем Церкви, полномочия, от Церкви неотделяемыя, неизменные и независимые в своем действии от какого бы то ни было внешнего положения Церкви.

 

Полномочия правительственные,

вытекающие из полномочий

священной власти.

Полномочия законодательства.

Вникая в содержание полномочий священной власти, не трудно усмотреть заключающиеся в них implicite и полномочия правительственныя, направленные к устроению порядка отношений между членами Церкви и порядка их христианской жизни.

 

 

Comments are closed.