(Записки гв. полковника запаса, бывшего комиссара танкового полка 1-й гв. танковой бригады Я. Комлова)

По гладкой извивающейся ленте асфальта, чуть припорошенного мягким снегом, комфортабельная «Волга» мчала меня по знакомому издавна Волоколамскому шоссе. Вдоль этой магистрали в суровые ноябрьские дни 1941 года 1-я гвардейская танковая бригада, комиссаром одного из полков которой я был в ту пору, с тяжелыми оборонительными боями отходила к Москве. А потом, месяц спустя, перейдя в контрнаступление, наши же части громили войска гитлеровской армии, отступавшие от ворот столицы в сторону Волоколамска.
Как все изменилось, похорошело! И шоссе не похоже на то, каким оно тогда было, и даже русские березы, сосны и ели, одетые в белый зимний наряд, совсем кажутся не такими: они повзрослели, стоят плотной стеной по обе стороны, словно в парадном строю, стоят величаво и тихо, как сказочные богатыри, набравшие много сил и красоты за мирные годы.
Преборазились города и села, за которые нам пришлось вести бои. Не узнать теперь сожженного немцами города Истра. Сколько здесь новых жилых домов, промышленных зданий! Разрослись вширь Ябедино, Холуяниха, Ядромино, Дуплево, Румянцево, Ново-Петровское…
Радуясь большим переменам и предавшись воспоминаниям, я с волнением рассказывал шоферу о героизме танкистов-гвардейцев, дравшихся за эти населенные пункты. Бои за них были упорными и тяжелыми, особенно в период ноябрьского наступления фашистов на Москву. Впрочем, и в дни нашего контрнаступления приходилось иногда туговато.
… Наша танковая бригада получила приказ командующего 16-й армией переправиться через реку Истра юго-западнее Нахабино в районе Пешково — Павловская Слобода и, продвигаясь через населенные пункты Петровское, Лукино, Давыдовское, Крючково, отрезать пути отхода немецких войск из Истры на запад по Волоколамскому шоссе. В дальнейшем мыслилось наступать вдоль шоссе в направлении Холщевики, Ядромино, Румянцево, Ново-Петровское.
Выполняя этот приказ, наши танковые подразделения сломили сопротивление противника на рубеже Давыдовское — Лукино и 15 декабря вышли в район Ябедино — Телепнево — Рубцово. Разгромив большую колонну вражеских войск, отступавших от города Истра на Онуфриево, танкисты ринулись вперед по Волоколамскому шоссе на Холщевики. Туда поспешно отходила вторая мотоколонна немцев.
Наши танки, как говорится, сели ей на хвост и беспрерывно поливали ее орудийно-пулеметным огнем с ходу и с коротких остановок. Но гитлеровцы упорно сопротивлялись; отход войск прикрывали танки и самоходные орудия. То и дело мы натыкались на сильный заградительный огонь тяжелой артиллерии и ПТО.
Нередко немецкие минеры расставляли противотанковые мины. Все это делалось для того, чтобы выиграть хотя бы немного времени и дать возможность отступавшим войскам как можно дальше оторваться от наших танков. Гитлеровское командование рассчитывало занять новый рубеж обороны по реке Лама, который был заранее подготовлен противником еще в ходе предпринятого наступления на Москву.
Однако гитлеровцам не удавалось сильно затормозить наше продвижение. Обходя мины, обезвреживая их, уничтожая вражеские танки, самоходки и ПТО, мы довольно быстро дошли почти до Румянцево. На подступах же к Румянцево немцы оказали нам более сильное сопротивление. Здесь, перед восточной окраиной деревни, на опушках леса справа и слева от шоссе фашисты поставили в засады несколько танков и ПТО.
Часть наших танков повернула влево от шоссе, обошла по лесу вражеские засады и атаковала противника во фланг. Отстреливаясь из орудий, немцы начали спешно отходить к Ново-Петровскому. Снялись с огневых позиций и ПТО. Наши танки стали их преследовать.
Преодолевая сопротивление врага, во второй половине дня 17 декабря 1941 года передовой отряд нашего полка ворвался в Ново-Петровское и, продвигаясь с боем вперед, подошел к железнодорожному мосту через Волоколамское шоссе…
И вот, надо же так случиться, что спустя много лет день в день, в то же время, как и тогда, я подъезжал к тому же виадуку. Я вспомнил, что было в тот незабываемый день сорок первого. Вот здесь, на этом месте, совершила подвиг замечательная советская женщина и ее одиннадцатилетний сынишка. Фамилию их я, конечно, забыл, но хорошо запомнил дом, в котором они жили. Он стоял крайним в правом углу улицы у самого левого берега речки. Я не удержался от соблазна поискать этих людей. Может быть, кто-то из здешних жителей и знает о их судьбе?
Оставив машину, я отошел немного в сторону, примерно к тому месту, где когда-то остановился мой танк, следовавший в передовом отряде. Мне еще отчетливее начали припоминаться подробности того события, которое тогда тут произошло.
А произошло вот что. Когда наши танки подошли к этому месту, они встретили непреодолимое препятствие. Отступая из Ново-Петровского, немцы взорвали виадук. Огромные глыбы бетона с покореженными железнодорожными рельсами легли на шоссе и преградили путь. Стащить их танками мы не могли. А чуть дальше — впереди, примерно в 50 метрах за виадуком, протекает небольшая речушка шириной 5-6 метров. Мост через нее немцы также взорвали.
В то время мы хорошо видели хвост немецкой колонны, уходившей из Ново-Петровского. Я подъехал к передним танкам в тот момент, когда они, остановившись перед препятствием, через проем виадука открыли артиллерийский огонь по удалявшейся в сторону деревни Антоновки мотоколонне врага. Что делать? Как быстрее продвинуть вперед танки, чтобы настичь противника? Надо было искать объезд. Я вышел из танка, осмотрелся. Слева от виадука возвышалась крутая железнодорожная насыпь, которую танкам не преодолеть. Справа — такая же насыпь, но ее восточный скат более пологий. Он упирался в мощенную булыжником дорогу, которая ответвлялась перед виадуком от Волоколамского шоссе вправо и вела к станции. Здесь танки легко могли подняться на железнодорожную линию, перейти ее и спуститься вниз к речке, форсировать вброд ниже взорванного деревянного моста. С насыпи было видно, что у немцев тут тоже был объезд. Перейдя речку вброд, танки могли затем двинуться по выемке правее шоссе и устремиться вдогонку немецкой колонне.
Взвесив все это, я отдал приказ танкистам. Танки без особого труда взобрались на железнодорожное полотно и , перейдя через рельсы, стали спускаться вниз по насыпиЮ направляясь к броду. В этот момент откуда-то справа от них что было сил бежали им наперерез пожилая женщина и мальчик. Они махали руками, давая знак танкам остановиться, и во весь голос кричали:
— Стойте! Стойте! Там мины!
За гулом двигателей, грохотом трансмиссий и лязгом гусениц водители, разумеется, не слышали этих слов, но, поняв сигнал, остановили свои машины. Я побежал к переднему танку, к которому подошли женщина и мальчик.
Женщина рассказывала, что она и ее сын, боясь, чтобы гитлеровцы не сожгли их дом и не расстреляли их самих, спрятались в окоп за правым берегом реки. Из этого окопа они видели, как немцы, перед тем как взорвать виадук и мост на шоссе через речку Маглушу, уничтожили переправу в месте брода и минировали брод.
— Сюда не идите, подорветесь! — предостерегла нас женщина.
— Где же тогда переправиться через речку? Может быть, там, ниже? — спросил я, показывая рукой вправо от брода.
— Лучше вот у моего дома. Там речка уже. Затем пройдете через двор и выйдете на шоссе.
Я пошел за женщиной, чтобы осмотреть место переправы. Крутые берега и ширина речки около четырех метров не позволяли танкам идти вброд.
«Тут нужно делать мост. А из чего?» — подумал я и стал смотреть, нет ли где поблизости бревен.
— Ну что ж, стройте! Вон у меня возле дома лежат бревна и дрова. Разбирайте двор и сени. Хватит на мост — берите. Для такого дела не жаль…
— Ну хорошо. Построим мост, пройдем через ваш двор. А куда со двора? Ведь там, за двором-то, немцы минировали дорогу. Саперов у нас пока нет, чтобы разминировать.
— Не везде заминировали. Сынишка знает: он проведет ваши танки там, где нет мин.
— Товарищ командир! Я знаю, где нет мин! Я проведу ваши танки, — став по стойке «смирно», как военный, сказал мальчуган.
— Спасибо, дорогая! Спасибо, сынок! — ответил я.
В то время к речке подошла одна из стрелковых рот во главе с комиссаром мотострелкового батальона нашей бригады старшим политруком Олизаренко. Мы быстро договорились с ним, и пехотинцы начали строить мост. Они отбирали толстые длинные бревна, бегом таскали к речке, укладывали с берега на берег, прижимая вплотную одно к другому. Поперек быстро сделали настил из коротких бревен и длинных полен, припасенных хозяйкой на дрова. Так получилась клетка в четыре наката, скрепленная проволокой.
Пехотинцы и танкисты работали энергично, слаженно. В течение каких-нибудь 25-30 минут они соорудили примитивный мост. Мне показался он вполне надежным для переправы танков. Я приказал лейтенанту Лавриненко осторожно провести по нему свою машину. Он удачно это сделал и двинулся через двор по объездной дороге, проходившей в выемке, к шоссе. Впереди танка, пригибаясь к земле, бежал мальчик. Он указывал водителю дорогу, где не было немецких противотанковых мин. Вскоре малыш провел танк Лавриненко на щоссе, и тот, набирая скорость, двинулся вперед. Парнишка же вновь побежал назад, навстречу второму танку, который, благополучно миновав переправу, направлялся уже через двор на дорогу.
Вдруг вдогонку мальчику откуда-то из-за укрытия простучали одна за другой несколько очередей вражеских автоматов. Наш маленький помощник упал на дорогу в снег.
— Убили, гады! — кто-то гневно воскликнул рядом со мной. Я тоже с горестью подумал: «Убили».
Но малыш тут же рассеял наши печальные предположения, обрадовав нас: он быстро поднялся, повернулся назад и, еще сильнее пригибаясь, пошел впереди второго танка. Мальчик то и дело выбрасывал руку вправо, указывая водителю танка, чтобы тот держался правее. Над его головой еще несколько раз просвистели пули, выпущенные фашистскими автоматчиками. Но он, не страшась их, как настоящий герой, шел смело вперед и вскоре провел на шоссе вторую машину. За ней пошла стрелковая рота мотострелкового батальона. Только одно ее отделение осталось для обслуживания и усовершенствования моста.
Лейтенант Лавриненко заметил, как из-за дома, стоявшего на бугорке, выскочил немецкий тягач-вездеход с автоматчиками. Видимо, перед ними стояла задача охранять минированный брод и объездную дорогу. Вездеход повернул вправо и двинулся на Антоновку. Немцы открыли пулеметный и автоматный огонь по настигавшему их танку. Но Лавриненко быстро поймал его в прицел и первым артиллерийским выстрелом уничтожил вместе с автоматчиками.
Вслед за вторым переправился через настил третий тяжелый танк КВ техника-лейтенанта Корсуна. Правда, он поломал несколько бревен и слегка некоторые из них раздвинул. Но солдаты, которых Олизаренко предусмотрительно оставил у переправы, принялись тут же чинить мост. Требовалось заменить всего несколько бревен. Пехотинцы снова побежали во двор и стали искать строительный материал. Хозяйка указала, где взять подходящие для этой цели бревна, и сама помогала вытаскивать их из кучи дров.
Но тут случилось непредвиденное. Выходя из двора на дорогу, танк Корсуна левым бортом кормы зацепил за замок угла рубленого дома и завалил стену. Она рухнула на землю. Вслед за ней упало несколько верхних венцов второй стены. Отошла в сторону и часть верхних бревен сруба третьей стены. Над зияющей дырой, прогнувшись вниз, повисла крыша дома.
Как же все-таки это произошло? Справа, примерно в четырех-пяти метрах от угла дома, при выходе со двора был крутой косогор, идущий от соседской усадьбы. Вершина его высокая, почти на уровне крыши избы, а крутой спуск тянулся чуть ли не до самого угла постройки. Эти узким коридором танки и выходили со двора. Первые два Т-34 прошли впритирку к углу и не зацепили его. Менее маневренный танк КВ накренился влево, сполз немного и слегка задел за избу.
Увидев такую беду, хозяйка дома аж руками всплеснула. Несколько считанных секунд она стояла в нерешительности, видимо, думала, что сказать, как отнестись к случившемуся. Потом вдруг она резко повернулась ко мне и солдатам-пехотинцам, которые стояли у дров и с сожалением смотрели на происшедшее, и, махнув рукой в сторону разрушенного дома, решительно произнесла:
— Ну что ж, чему быть, того не миновать! Берите сруб, детки, тащите его на помост. Он лучше поленец служить будет.
— Да что вы, хозяюшка? Ведь он вам для ремонта дома пригодится, — сочувственно сказал кто-то из бойцов.
— Берите, говорю! Для такого дела ничего не жаль. Помост важнее сейчас, чем моя изба. Стройте скорее его да догоняйте и бейте проклятых прохвостов.
Я не знал, какими словами извиниться за содеянное, как отблагодарить советскую женщину за ее патриотический поступок. Ведь в окопах сидели многие жители, но лишь одна она и ее сын первыми выскочили из своих укрытий и, рискуя жизнью, бросились наперерез танкам, чтобы предотвратить их наезд на немецкие мины. Она указала танкистам дорогу через свой двор, отдала все, что было, даже часть своих сеней, на постройку переправы… Мы разрушили ее хату, но она не высказала ни слова обиды, а, наоборот, предложила бревна от дома на ремонт и усиление переправы. Я очень расстроился, но, собравшись с мыслями, решительно сказал:
— Не печальтесь, мамаша! Советская власть поможет вам восстановить дом! Мы напишем и дадим вам бумагу с печатью.
— И за это спасибо! — коротко ответила она.
Заметив растерянность солдат, женщина вывела их тут же из минутного оцепенения.
— Ну, чего, ребятки, стоите? Берите и несите! — Она сама первой ухватилась за бревно. К ней подскочили пехотинцы. Вместе с ними она таскала бревна на усиление моста.
Работа по ремонту переправы закончена. Солдаты раздобыли железные скобы, которые лежали в двуколке, стоявшей под откосм железнодорожной насыпи. Скрепив быстро настил, мы начали пропускать по мосту остальные танки. Мальчик по-прежнему указывал водителям дорогу и проводил мимо вражеских машин.
И вдруг еще одна беда свалилась на голову его матери. Когда сынишка бежал вдоль дороги, один танк все-таки наскочил на легкую мину. Взрыв ее не причинил бронированной машине никакого вреда, но взрывной волной паренька отбросило в сторону и сильно контузило. Его подняли, внесли в полуразрушенный дом. Полковые санитары оказали медицинскую помощь.
Мальчик лежал, как мертвый, без сознания. Над ним, рыдая, склонилась мать. Тяжело, очень тяжело было на сердце! Все мы сожалели, что эту замечательную семью истинных советских патриотов постигло большое горе. Подумать только: дом разрушен, малыш контужен, без надежд на выздоровление, как заверяли врачи…
А нам надо было торопиться. На помощь пехотинцам подошел комендантский взвод штаба танкового полка. Прибывшие солдаты разобрали сарай, который стоял у виадука и в котором когда-то хранился цемент. Доски от пола были толстыми. Они годились для гладкого настила моста. Ведь вслед за танками по нему надо было проходить автомашинам с боеприпасами и другому тяжеловесному транспорту. И все они шли через усадьбу этой женщины.
Первые танки, воспользовавшись наведенной наскоро переправой, настигли и разгромили часть немецкой колонны в деревне Антоновке, а затем двинулись дальше по Волоколамскому шоссе на Деньково и Чисмену.
Настала пора и нам с командиром и штабом полка идти вперед. Но мы считали, что самоотверженный поступок советской женщины и ее сына, пострадавших при добровольном исполнении своего гражданского долга, должны быть оценены и вознаграждены. Помочь чем-либо в восстановлении разрушенного нами дома и в лечении мальчика мы, разумеется, в тот момент не могли. Мы полагали, что это сумеют сделать местные органы Советской власти. Поэтому мы написали документ, который заверили командир танкового полка майор (ныне полковник в отставке, Герой Советского Союза) Черяпкин и я. На нем мы поставили гербовую печать. Мы кратко изложили все, что произошло, в общих чертах рассказали о подвиге семьи патриотки и просили органы местной власти помочь в восстановлении разрушенного дома и в лечении мальчика. Просили также рассмотреть и вопрос о представлении к награде. Мы вручили этот документ самой женщине, поблагодарили ее за оказанную нам помощь и стали прощаться. Она внимательно посмотрела на него, вздохнула и сказала:
— Отомстите, милые, проклятым фашистам за наше горе, за все, что они натворили!
Мы пообещали до конца выполнить свой долг, тепло распрощались с ней и ушли.
Вслед за нашей бригадой по этому мосту мимо разрушенного дома в течение нескольких дней (пока саперы расчищали путь под виадуком и строили мост через реку Маглушу) прошли все части 16-й и 20-й армий, наступавших вдоль Волоколамского шоссе и их тылы. Я не сомневаюсь, за нами многие другие соединения Красной Армии шли на Берлин от Москвы через двор, принадлежавший славной женщине из подмосковного поселка.
… Итак, постояв немного на шоссе, вспомнив теперь обо всем, что происходило здесь более четверти века назад, я пошел на железнодорожную линию точно по тому маршруту, по которому шли тогда наши танки. Хотелось с высоты посмотреть и найти именно то место, где мы переправлялись, узнать хорошо запомнившийся мне дом, а затем уже попытаться установить фамилию хозяйки.
Слева за профилем Волоколамского шоссе я заметил поначалу зеркальную гладь пруда, скованного молодым льдом. Вместо деревянного моста через речку виднелась добротная дамба с водосливной трубой большого диаметра, с которой стекала из пруда, падая вниз, толстая струя воды.
«Где же речка? Неужели мне тогда показалось, что наши танки переправлялись через нее?» — подумал я и посмотрел прямо перед собой с высоты насыпи вниз. Впереди я увидел лишь подобие извилистой канавы или глубокого оврага, прорытого сточным ручейком от дамбы. Теперь я узнал раскопанные берега речки, где, помню, был минированный гитлеровцами брод. Чуть правее его, по ту сторону речки, у самого берега стоял и тот дом, который мне сейчас был нужен.
Я не поверил своим глазам, не допускал мысли, что исчезла речка, и решительно пошел с насыпи вниз. По пути мне встретилась пожилая женщина. На мой вопрос она охотно ответила, что это никакой не овраг, а речка и называется она Маглуша. Я подошел к обрывистому берегу и посмотрел вниз. Маглуша показалась мне не такой, какой она была в декабре сорок первого. Скованная плотиной, она стала уже и больше походила на ручей.
Переправившись по кладке на другой берег, я наконец оказался возле дома. Он, как и тогда, стоял одиноко: старый, с почерневшими венцами сруба, приземистый. Я решительно направлися к двери и постучал. Мне никто не ответил. Я постучал сильнее. Вновь тихо. Тогда я осмелился открыть дверь, вошел в низкие и темные сени, постучал уже в дверь комнаты. Мне открыла хрупкая и слабенькая старушка. Она предложила пройти, пригласила сесть. В доме было полутемно и мрачно. Сквозь маленькие оконца еле-еле проникал по-зимнему тусклый свет. Низкий потолок нависал над моей головой.
Осмотревшись, я отрекомендовался и спросил старушку:
— Вы давно, хозяюшка, здесь живете?
— Почитай, с той поры, как замуж вышла, и поныне!
— Вы меня, случаем, не узнаете? — спросил я ее.
— Что-то не припоминаю, — призналась она и пристально стала всматриваться в мое лицо.
— Я был в войну комиссаром танкового полка. Помните, в декабре 1941 года мы делали возле вашего дома мост, переправляли через него танки, которые шли на шоссе через ваш двор…
— Да. Как такое забыть? — всполошилась старушка. — Помню, батюшка, все помню! Да и вас по лицу теперь вспомнила.
Так завязалась у нас короткая беседа. Старая женщина рассказала мне о своей нелегкой материнской судьбе. Муж ее, Иван Дмитриевич Кузнецов, был безземельным крестьянином-батраком. В первую империалистическую войну на германском фронте получил тяжелое ранение. Работал шорником на фабрике. В феврале 1940 года умер.
Сама Александра Григорьевна до Великой Отечественной войны и после нее, вплоть до ухода на пенсию, работала в столовой сельпо в Ново-Петровском. Три ее дочери — Анна, Мария и Татьяна — были участниками Великой Отечественной войны. ВСе — члены Коммунистической партии. А мать и одиннадцатилетний сын Петя, будучи людьми беспартийными и сугубо гражданскими, помогли Красной Армии громить фашистскую нечисть под Москвой. Петр Кузнецов после той тяжелой контузии стал на всю жизнь инвалидом.
Я спросил свою собеседницу, кому она показывала тот документ, который мы тогда ей выдали, к комц обращалась за помощью.
— Пока шла война, неудобно было обращаться. Властям не до того тогда было. Всяк сам свою беду переживал. Так и я: дом кое-как отремонтировала сама, при помощи родственников. А ту бумагу где-то потеряла…
— Ведь вы, Александра Григорьевна, и ваш сын совершили тогда благороднейший поступок. Я не боюсь этого сказать: прямо-таки настоящий подвиг, — заметил я.
— Насчет подвига говорить нечего. Какой то был подвиг? Разве одни мы пострадали в войну от фашистов?
Простая, скромная советская женщина до сих пор не может признать, что она и ее сын сделали в тот решающий момент столь большое и полезное дело для успешного продвижения наших войск.

(«О войне, о товарищах, о себе», Москва, Политиздат, 1969,
стр. 91 — 103)

Эту корреспонденцию автор адресовал в свое время в редакцию газеты «Известия». Она, правда, не была полностью опубликована в печати, но тем не менее вопросы, поставленные в ней, не остались без внимания.
Указом Президиума Верховного Совета СССР Александра Григорьевна Кузнецова и ее сын Петр Иванович Кузнецов награждены орденами Отечественной войны I степени.
В Ново-Петровском, на улице Колхозной, ныне построен за счет государства новый просторный дом, в котором и живет теперь семья славных советских патриотов