Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное

(Матф. 5.10)

Сегодня внимание руководителей государства, священноначалия, православного народа приковано к восстановлению Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря. Однако, отношение к его создателю — Святейшему Патриарху Никону, остается противоречивым. Те, кто взял на себя труд разобраться в причинах изгнания Великого Патриарха, сопровождающей это имя клеветы, многовековых наветов, несправедливых обвинений, неизбежно приходит к выводу, что официозная точка зрения неверна. Однако в массовом сознании укоренился ложный взгляд на деяния Патриарха и причинах обвинений в его адрес. Создается парадоксальная ситуация, когда все хотят вернуть былое величие и значение монастырю, но при этом никак не изменить отношение к его создателю Патриарху Никону. Во многом эта ситуация диктуется позицией: «Как бы не обидеть старообрядцев», «Как бы не допустить всплеска эмоций в самой нашей Церкви из-за разногласий по этому коренному для российской истории вопросу». Однако, истина все- же дороже. Почему бы не подумать над альтернативной точкой зрения — о безупречном радении Патриарха Никона о судьбах Церкви и России, о его стоической безупречно честной позиции столпа Православия, страстотерпца и мученика? Предлагаем Вашему вниманию иное видение пресловутой «вины» Патриарха Никона в том, что история Церкви и государства столкнулись с трагедией раскола.

Комедия суда над Патриархом Никоном

Причины

До XVII века русские Великие Князья и Цари осуществляли « симфонию» или согласие властей, по модели ее осуществления византийскими императорами: православие признавалось государственной религией и активно поддерживалось государственной властью.

К несчастью, эта симфония в царствование Алексея Михайловича в XVII веке стала нарушаться.

Против этого нарушения, «как необъятного зла для русского государства, вступил в борьбу Святейший Патриарх Никон, сделавшись, благодаря ей, для нас величайшим защитником симфонии властей» ¹.

Протестовал Патриарх Никон и против частичной секуляризации Монастырским приказом церковного имущества.

Хотя секуляризация, произведенная Монастырским Приказом в XVII веке, была частичной, тем не менее, Патриарх Никон свидетельствовал о ней как наносящей огромный вред всему государству.

И это понятно, ибо в « Уложении» 1649 г. была проведена мысль, по которой государство может обращать в свою собственность имущество, которое принадлежит церковным властям и учреждениям.

Святейший Патриарх Никон считал церковное имущество не патриаршим, не монастырским, но Божьим. : «Не суть наше достояние, но Божие»,- говорит он в опровержение слов Одоевского, который в уложении назвал вотчины церковные «патриаршими, митрополичьими» и т.п.²

Известно, что инок Филофей в XV веке говорит о Священном Ромейском царстве, воплотившемся в третьем Риме, — «царстве нашего государя». Упрощенно это прозорливое видение инока Филофея формулируется как «Москва- Третий Рим, а четвертому не быти».

Когда инок Филофей говорит «два Рима пали», то имеется в виду крушение древней Римской империи в V в. и гибель Византийского царства в 1453 г., хотя исходной посылкой его аргументации является гибель всех христианских царств: «Да внемли Господа ради, в которую звезду стали христианская царства, еже ныне вси попрани от неверных», «вся христианская царства приидоша в конец». В Русском хронографе (гл. 208, «О взятии Царьграда») дано подтверждение-разъяснение, что покоренными благочестивыми царствами называются Греческое, Сербское, Боснийское, Албанское «и инии мнози» ³.

О гибели царства Филофей говорит особо: «Девятьдесят лет, како Греческое царство разорися и не созиждется, сия вся случится грех ради наших, понеже они предиша православную греческую веру в латынство». Следовательно, падение второго Рима — это факт не социально-политической или военно-политической истории, но факт метафизической, религиозной и церковной жизни — забвение, предательство веры (Ферраро-Флорентийский собор), разорение, падение империи – это уже следствие — производный факт. Вспоминаем фильм настоятеля московского Сретенского монастыря архимандрита Тихона «Падение империи», который ярко, зримо, убедительно доказывает ту же мысль.

Не крушение древней Римской империи под ударами варваров, а отпадение от православной веры латинян явились причиной гибели и первого Рима, и второго (Константинополя), о чем говорят «Слово на латыню», «Русский хронограф» и «Никоновская летопись».

Отказывая Священной Римской империи быть носительницей имени и функций «недвижимого Ромейского царства», Филофей свидетельствует о его существовании, «пребывании» : «Аще убо великаго Рима стены и столпове и трекровныя полаты не пленены, но душа их от диавола пленены быша опреснок ради. Аще убо Агарины внуци Гречское царство приаша, но веры не повредиша, ниже насильствуют греком от веры отступати. Инако же Ромейское царство неразрушимо, яко Господь в Римскую власть написался». Как считает Филофей, Ромейское царство — духовное христианское царство, возникшее, или «империя, имеющая тот же возраст, что и Христос» ⁴…

Афористично и знаменательно выражение прозорливого старца Филофея: «отпадение от веры «опреснок ради», т.е. ради материальных благ (к которым мы безуспешно стремимся многие века!- Н.К.). 

Так и сегодня отбрасывается, как не заслуживающая даже рассмотрения великая русская идея, поддержанная Святейшим Патриархом Никоном фактически, хотя никогда и нигде он эту мысль и не высказывал: «Москва- Третий Рим».

Божественное предназначение Руси стать последней хранительницей полноты Истины, приняв эстафету от апостолов Христовых и от Византии, было для Патриарха Никона очевидным, и он определил свой первосвятительский долг как необходимость понести эту эстафету неповрежденной дальше. Долг этот он выполнил так успешно, как этого не мог бы сделать никто другой.

Как известно, условием своего избрания Патриархом в 1652 году Патриарх Никон ставил обет царя, духовенства, бояр и народа « слушаться как главного архипастыря и отца», т.е. уважать права Патриарха, сохранять Евангельские Христовы догматы и «благочестивых (греческих) царей законы» . По — другому говоря, он оговорил невмешательство светской власти в вопросы веры и церковного управления.

Царь и знатнейшие бояре в Успенском соборе перед всем народом дали обет соблюдать поставленные условия избрания Патриарха Никона⁵.

Приглашая к себе Никона дружественным посланием, царь называл его великим солнцем сияющим, возлюбленным любимцем и содружебником⁶.

Первоначально симфония царской и церковной властей была полной.

Более того, когда воссоединение Украины с Россией в 1654 году сделало неизбежной войну с Польшей, то царь Алексей Михайлович, уезжая на войну, поручил управление государством в качестве регента Патриарху Никону и повелел именовать последнего « Великим Государем» ( от чего сам впоследствии отказался). На соборе 1666 года это также было поставлено Патриарху Никону в вину.

Ничего необычного в установлении регентства Патриарха Никона не было. Так, царь Иван 1У, отправляясь в 1552 году в казанский поход, поручил управление государством Митрополиту Макарию, не говоря уже о правлении царя Михаила Федоровича, фактическим соправителем которого являлся Патриарх Филарет, его отец.

После возвращения из военного похода царь Алексей Михайлович отправился на войну со шведами. Фактически царь отсутствовал с перерывами около двух с половиной лет, и всё это время Россией правил Патриарх Никон. Бояре, не особенно боящиеся « тишайшего» царя, часто трепетали перед Патриархом Никоном, строго и нелицеприятно спрашивавшего с них.

После окончательного возвращения царя из военных походов в 1656 году практически сразу возникли разногласия между ним и Патриархом Никоном, радующие бояр. Разногласия начались с невероятного для России того времени – царь перестал посещать службы в Успенском соборе по воскресениям и в дни церковных праздников.

После того, как царь, нарушая многовековую традицию, не явился на литургию на праздник положения ризы Господней, в память принесения ее в 1625 году из Персии в царствующий град Москву, Патриарх написал ему письмо, которое царь вернул без ответа. Тогда Патриарх Никон по окончании литургии в соборе сделал заявление о том, что не желает более терпеть неправедный гнев царя, который нарушил данное им обещание хранить непреложно авторитет церкви и её Пастыря.

После этого Никон снял с себя омофор и саккос, вместо белого надел черный клобук и хотел уйти из храма. Духовенство и народ направили делегацию к царю. Но и тогда царь не отреагировал. Патриарх Никон вынужден был уехать на московское подворье Воскресенского монастыря, не дождавшись беседы либо письма царя. Царь направил на подворье бояр передать, чтобы Патриарх Никон не оставлял Москвы, пока не увидится с царем. Патриарх ждал три дня, после чего уехал⁷.

Подробное описание последовательности событий дают ясное понимание того, что не Святейший Патриарх Никон был причиной ухода с Патриаршей кафедры, не его якобы вспыльчивый характер повинен в том, что «церковь осталась вдовствующей».

Многие авторы сопоставляют поступок Патриарха Никона с историей, случившейся со Святителем Николаем, когда он ударил еретика Ария по щеке. Собор отнял у Святителя омофор и Евангелие – признаки святительского достоинства. Однако, Господь наш Иисус Христос и Преблагословенная Его Матерь свыше наградили Святителя.

Царь Алексей Михайлович неоднократно делал вид, что хочет вернуть Никона на патриарший престол, затем на условиях компромисса разрешить конфликт, но ни разу он не довел своих намерений до логического завершения, передумывал, отказывался от своих слов ⁸.

То царь посылает Никону подарки, то приказывает поставить стражу у дверей его кельи, да и то обставил это так, как будто решили без его участия.. В целом действия Царя не производят впечатления последовательных и адекватных, именно поэтому у некоторых исследователей даже складывается впечатление, что существовала некая неизвестная причина изгнания Патриарха Никона.

Последовательную роль царь сыграл лишь в созыве и проведении Собора 1666 года, который осудил Никона.

Первая попытка царя соборно осудить Патриарха Никона была предпринята в 1660 году. Собор русского духовенства проходил с 16 февраля по 14 августа — полгода. Доверенным лицом царя был ученый старец Епифаний Славинецкий. 13 архиереев, 29 архимандритов, 13 игуменов, пять протопопов обсуждали один вопрос- об отставке Патриарха Никона. Собравшимся хотелось поступить «по правилам». Поэтому царю была направлена записка о неправомерности низложения Патриарха поместным собором, а не собором восточных патриархов. Тут на помощь царю пришли практически проживающие в Москве греки: Парфений финский, Кирилл андросский и другие, привлеченные для участия в соборе, чтобы они изложили греческие правила. Греки отметили, что Патриарх Никон им близок, но судьбу патриаршего престола имеет право решать только царь. По изложенным греками «правилам» собор должен предложить царю на выбор три кандидатуры.

Епифаний Славинецкий подписал решение собора о низложении Патриарха Никона, но, будучи человеком любознательным, стал читать «шестнадцатое правило первого и второго вселенского собора», на котором якобы основывалось решение. С глубоким изумлением такого правила Епифаний Славиницкий не нашел: греки его выдумали в угоду царю!⁹

Тогда ученый старец отказался от своей подписи. Первый блин вышел комом.

Царь понял, что без нового собора восточных патриархов низложить Патриарха Никона не получится.

Вскоре в феврале 1662 года в Москву прибыл Паисий Лигарид, именовавший себя газским митрополитом. Прежде всего он обратился с просьбой дать ему денег. Лигарид просил также увеличить ему содержание, «чтобы его слуги и лошади не помирали с голоду». Он просил также выдать ему архиерейские одежды, саккос и митру. Все было выдано. Тогда Лигарид попросил карету и лошадей с новой упряжью, а также заменить его медные деньги на серебряные. Затем Лигарид написал прошение, что его епархия уже три года не выплачивает дани туркам. Для «христиан города Газы» все было выдано. Лигарид просил «легкости ради» выплатить сумму золотом.

К расходам казны на Лигарида следует отнести и немалые косвенные потери от его беспошлинной торговли соболями. Лигарид оказывал «покровительство» (конечно, не бесплатно) греческим купцам, приезжающим в Москву. И на все это московское правительство смотрело сквозь пальцы. Оно знало, за что платило. Так как царь хотел показать, что новый собор восточных патриархов — это не его дело, а дело чисто церковное, то Лигарид взялся все организовать. С царской грамотой к восточным патриархам отправился иеродьякон Мелетий (грек), известный своим умением подделывать подписи и печати.

^ Собор русских архиереев весной 1666 года

Чтобы обеспечить нужное поведение российских архиереев на предстоящем большом церковном соборе, царь лично провел серию подготовительных мероприятий. Прежде всего, Алексей Михайлович потребовал от архиереев и настоятелей крупнейших монастырей дать ему письменный за собственноручной подписью ответ на три вопроса:

-Как относиться к четырем восточным патриархам?

-Как относиться к греческим книгам и обрядам?

-Как оценивать решения никонианского собора 1654 года, поддержавшего курс на церковные реформы в России?

Иными словами, архиереям было предложено покориться царской воле, вполне ясно переданной им Илларионом, Павлом и Иоакимом, или открыто, письменно засвидетельствовать свое сопротивление самодержцу. Смельчаков не нашлось.

Каждый из опрошенных согласился, что необходимо чтить православных восточных патриархов, их книги и обряды, и признал обязательными решения собора 1654 года.

Заручившись письменными ответами участников, 29 апреля 1666 года царь Алексей Михайлович открыл в Кремле собор русских архиереев. В своей речи он изображал плачевное состояние церковных дел и призывал ревностно потрудиться для наведения в церкви порядка. Царь особо обрушился на староверов, обвиняя их в богохульстве и мятеже и предупреждая собравшихся против «небрежения» в искоренении этих «дьявольских плевел». Затем царь говорил, что он, размышляя и прилежно заботясь об утолении мятежа церковного, с особою помощью Божиею нашел в своей царской сокровищнице «бесценный бисер, преизрядное и преугодное opyдие на искоренение расколов, боговдохновенную книгу, Хризовул именованную», которая представляла из себя не что иное, как решение цареградского собора 1593 года об учреждении в России патриаршества, где сполна приведен символ веры. Хризовул зачитывался на соборе 1654 года Никоном в присутствии государя, который, следовательно, уже ранее слышал и хорошо знал Хризовул «и вновь открывать его с особою Божиею помощью как что-то неизвестное, не имел нужды»¹⁰.

В знак покорности царской воле каждый участник собора русских архиереев должен был поцеловать греческую книгу, что присутствующие и осуществили, Успокоенный этим «единодушием», царь мог позволить себе не участвовать в следующих заседаниях собора, на котором главную роль играли Павел, Илларион и Иоаким. На втором заседании собора архиереи обрушились на вятского епископа Александра — известного своемыслием и даже позволявшего себе осуждать никонианские книжные исправления. Запуганный епископ принужден был униженно каяться и дать письменное отречение от своих взглядов. Следующие заседания посвящались «увещеванию» сторонников старого обряда, из ссылок и тюрем свозившихся к Москве. «Обработка» вождей староверов продолжалась специально назначенными людьми и между соборными заседаниями, причем, согласно указанию Алексея Михайловича, духовные власти старались действовать в примирительном духе, уговаривая если не принять новый обряд, то, по крайней мере, не хулить его. Старообрядцы в своих сочинениях неоднократно признавали, что власти беседовали с ними «тихо», уважительно, «кротко». Даже неистовый Аввакум записал, как ему говорили: «Долго ли тебе мучить нас? Соединись с нами, Аввакумушко!» — Я отрицаюся, — продолжал протопоп, — как от бесов, а оне лезут в глаза! Скаску им тут с бранью с большою написал… И в Крестовой, стязався власти со мною, ввели меня в соборной храм и стригли… потом и проклинали; а я их проклинал супротив; зело было мятежно в обедню ту тут!»

Позиция собора, сводившаяся к прекращению открытой вражды внутри церкви и постепенному внедрению новых обрядов и книг, была четко выражена в обширном соборном воззвании к пастырям церкви. В нем указывалось на необходимость водворения более строгого благочиния в церковной службе, исполнении церковных треб и поведении священнослужителей, поскольку именно деятельность духовенства щедро снабжала староверов материалом для критики официальной церкви. Собор не ограничился общими пожеланиями, но сделал немало конкретных распоряжении для укрепления благочиния.

Когда примерно через месяц после первого заседания собор русского духовенства завершил свою работу, большой шаг в деле преодоления возможности раскола церкви был сделан. При этом, как и планировал царь Алексей Михайлович, лидеры старообрядцев были осуждены и лишены возможности восстановить свое влияние в церковных кругах.

Царь и его правительство опять оказались прозорливыми и правильно предвидели развитие событий.

Как и предвидел царь, в ответственейший момент подписания соборного осуждения патриарха Никона русские архиереи взбунтовались. Илларион и Павел показали, что они выступали марионетками самодержца прежде всего из тактических соображений. Под их предводительством многие архиереи отказались ставить подписи под приговором Никону, пока собор не утвердит главную идею низвергаемого патриарха — о независимости духовной власти от светской! Этот удар, не окажись светские власти подготовленными к нему, мог бы принести самодержавию немало затруднений и, кто знает, возможно, изменить дальнейшую историю России. По понятным соображениям сведения о бунте архиереев не были включены в деяния большого собора, однако события эти подробно описаны советником восточных патриархов Паисием Лигаридом в сочинении о суде над Никоном, в котором он принимал самое активное участие, отстаивая интересы самодержавия».¹¹

^ Расходы казны, затраченные на осуждение Святейшего Патриарха Никона

Неожиданный, однако, наверное, для современных людей самый доходчивый и понятный подход к роли царя Алексея Михайловича в деле осуждения Патриарха Никона изложен историком Богдановым А.П. ¹²

Этот советский историк проанализировал расходы казны на приезд и содержание восточных патриархов, на восстановление этих смещенных патриархов на своих престолах, на устрашение и подкуп русских архиереев и на услуги пресловутого Паисия Лигарида, главного советчика царя в деле осуждения Святейшего Патриарха Никона.

Отнюдь не сочувствующий Патриарху Никону, судя по содержанию его исследований, и скорее атеист, чем православный, советский историк Богданов А.П. тем не менее свел воедино в последовательности событий действия царя Алексея Михайловича в деле достижения своей единственной цели — стоять одновременно и во главе государства, и во главе Церкви, как и его идеал- Константин Великий. Богданов А.П. объективно изложил свой взгляд на неправедный суд, показал всю его анекдотичность, нелепость и надуманность «обвинений» Патриарха Никона.

Особенно убедительно представлен им царь- человек, понимающий правоту Патриарха Никона, почитающий, уважающий его, однако, в силу стремления к единоличной власти и над государством, и над Церковью, вынужденный действовать вопреки логике, здравому смыслу и просто совести.

Тем не менее, действия царя отчасти можно понять- как ему казалось, все хотели им руководить в церковных делах.

«Фанатичные защитники старого обряда не менее Никона были склонны диктовать свою волю самодержцу, предлагал же Аввакум «роспись, хто в которые епархии во владыки годятца», указывая царю, кого куда следует назначить! Но после опыта с Патриархом Никоном Алексей Михайлович хорошо усвоил значение послушной церкви и не жалел сил, чтобы иметь таковую»¹³. Царь не хотел терпеть вмешательство кого бы то ни было как в светские, так и в церковные дела. Собор восточных патриархов мог ему помочь справиться с попыткой самостоятельности Церкви.

«21 июня 1666 года в Астрахань прибыла большая группа людей в монашеских одеяниях. Прибытие их не отличалось пышностью. По внешнему виду прибывших трудно было заключить, сколь важную роль предстоит им вскоре сыграть в истории русской православной церкви. Лишь один из тех, кто отправился представляться астраханскому архиепископу Иосифу и воеводе князю Я. Н. Одоевскому, сиял, не в силах сдержать торжества, — это был иеродиакон Мелетий, предвкушавший богатейшую царскую награду за блестяще выполненную на Востоке миссию. Хотя патриархи константинопольский и иерусалимский наотрез отказались поехать в Москву или послать своих экзархов для суда над Никоном и староверами, Мелетий не сдавался, и его труды окупились сторицей. Он нашел патриарха Паисия александрийского и «после многих оборотов в речах», как пишет Паисий Лигарид, достиг желаемого, т.е. то есть прельстил владыку богатой и обильной царской милостыней. Развивая успех, Мелетий прибыл на Синайскую гору и медовыми речами убедил тамошнего архиепископа Ананию явиться в Московию для личного присутствия «на замышляемом синоде»; уговорить удалось также бывшего трапезундского митрополита Филофея, которому все равно уже нечего было искать на Востоке. Удача ждала Мелетия и на обратном пути в Москву. В Грузии он повстречал… патриарха антиохийского Макария, собиравшего там пожертвования. Стремления царского двора и антиохийского патриарха совпали — одному нужен был церковный авторитет, другому — деньги, которые Мелетий щедро обещал — и не обманул. Золотой дождь пролился над патриархами еще в Астрахани (где духовные и светские власти организовали его своими силами) — и лил беспрестанно все время пребывания их в России. Немедля по прибытии патриархов в русские пределы царь Алексей Михайлович выслал им по 200 рублей серебром, отрезы атласа, тафты и, разумеется, меха. На первом представлении царю в Москве Макарий и Паисий получили четырехфунтовые серебряные золоченые кубки, свертки бархата черного, вишневого рытого, зеленого, отрезы атласа, камки, два сорока (большие связки) соболей, по 300 рублей денег.

Приезд патриархов оставил глубокий след в расходных книгах царской казны: выдачи «подарков» приурочены были буквально ко всем публичным действиям Паисия и Макария — их выходам, службам, посещениям царского двора, причем помимо драгоценных тканей и соболей немалую часть подношений составляли деньги. Так, на 1 января Алексей Михайлович одарил каждого патриарха по 200 рублей, после службы на Сретение Макарий (Паисий болел) тоже получил 200 рублей и т. д. По самому скромному подсчету, так было роздано патриархам по 2 тысячи рублей серебром: огромная сумма для России XVII века, где несколько рублей стоила лошадь! Это, разумеется, был аванс, ибо основная награда ожидала приезжих по выполнении ими необходимых самодержавной власти мероприятий в соответствии с вкладом каждого при отъезде из России: Макарий антиохийский получил «милостыню» в 6 тысяч рублей, а Паисий александрийский мехов на 9 тысяч рублей (это по русским расценкам, на восточном рынке все это стоило значительно дороже).

Царю Алексею Михайловичу было очень важно, чтобы приезд патриархов был высоко оценен в России, чтобы Паисий и Макарий имели авторитет, соответствующий возложенной на них миссии. Сразу по прибытии патриархов со свитой в русские пределы государь лично продиктовал (и более того — собственноручно отредактировал!) грамоты русским архиереям Питириму новгородскому, Павлу Крутицкому, Иллариону рязанскому и чудовскому архимандриту Иоакиму о встрече восточных гостей.

Царь не случайно обращался к архиереям, служившим рупором его идей, задавая тон в отношении к Паисию и Макарию. «Ныне, с Божией помощью, — писал Алексей Михайлович, — Рай отверзся, правила обрелись и те два великих светила радостно и дерзостно являются, прославляются и проповедуются… Здесь воистину спасение миру и союзу духовному укрепление, плевельникам и врагам супротивным рассеяние, а нам всем оживление. Благословен Бог наш, изволивший так!»

Голос царя был услышан и понят русскими священнослужителями. Помимо царицы, царевен и царевичей, бояр, окольничих и других знатных лиц двора приезжих спешили одарить русские митрополиты, архиепископы, епископы, настоятели всех крупных монастырей. Золото и серебряная монета, меха, дорогие ткани и драгоценные иконы широким потоком устремлялись в походные кладовые патриархов и членов их свиты. Подробности занимают в документах не одну сотню страниц, вот лишь небольшой отрывок из архивных материалов о путешествии патриарха Макария из Москвы в Астрахань (подробно исследованных Н. А. Гиббенетом).

«При отъезде из столицы 7 июня 1668 года Макарий из своего кремлевского подворья завернул в Новоспасский монастырь, где получил от архимандрита Иосифа икону, обложенную серебром, 20 ефимков, запас хлеба, рыбы и пития, а от Павла крутицкого икону в серебре и отрез зеленого атласа. На следующий день в Симонове монастыре Макарий получил икону в серебре, 10 рублей и новые продовольственные запасы, а в Даниловом монастыре — икону и хлеб. 9 июня в Коломенском от государя патриарху передали восемь сороков соболей в 400 рублей. Далее, на Угреше, Макарий получил образ в серебре, хлеб и рыбу, в Коломне от епископа — образ в серебре, серебряный золоченый кубок, вишневую камку, зеленый атлас и 5 золотых, от жителей — продукты, а от голутвинского игумена — икону в серебряном окладе и пять ефимков. В Рязани, помимо продуктов от населения, от архиепископа Макарию вручили образ в серебре, четки, серебряный золоченый кубок, атлас лазоревый, камку зеленую, 50 золотых, связку соболей и обитые золоченой кожей кресла… Всего до Астрахани, помимо огромного количества мехов, кубков и штук материи, патриарх получил (не считая упомянутого) около 150 золотых и более 200 рублей серебром. Поскольку на Востоке очень ценились русские иконы, патриарх специально просил царя о пожаловании ими в дополнение к тому, что ему дарилось!

В России восточные патриархи и их спутники не ограничивались богатейшим жалованьем, хитроумно изобретая другие способы наживы. Так, они продавали щедро отпускавшийся им «корм». Например, при отъезде из Астрахани к Москве Паисию, Макарию и свите было отпущено церковного вина 10 ведер, вина двойного столько же, а простого — 30 ведер, медов: паточного и вареного — по 20 ведер, расхожего — 75 ведер, пива — 235 ведер, квасу — 100 ведер — с соответствующим количеством лучшей провизии. Между тем патриархи и свита питались как гости в городах и монастырях…

В Москве они также получали богатые подношения и могли смело класть в карман ежедневно отпускавшиеся им рубль и 14 денег наличными, реализуя на рынке излишки «корма», который только из казны составлял 5 кружек меду, 6 кружек пива, ведро квасу и т. п. Соответственно рангу дневной «корм» и пожалования получали все члены свиты патриархов, обязанные, по греческому обычаю, выплачивать некую толику своему начальству.

Помимо духовных лиц патриархов сопровождала большая светская свита — так называемые родственники, «племянники», слуги. В действительности это были купцы, пользовавшиеся случаем беспошлинно провезти свои товары в Москву, а закупленное в России также беспошлинно вывезти на Восток. Как люди патриархов, они содержались на казенный счет и получали государственный транспорт. Так, когда Паисий и Макарий сошли с волжских судов, чтобы посуху добираться до Москвы, их свите потребовалось 400 подвод. Патриархи получали от купцов немалую мзду и сами участвовали в торговых операциях как пайщики получали векселя, а Макарий, как свидетельствуют документы, вел собственную торговлю, причем не только в России, но и в Польше. Оказавшись в выгоднейшем положении третейских судей в русских церковных делах, александрийский и антиохийский патриархи постарались извлечь из этого максимальную прибыль. Уезжая из Москвы, Паисий испросил у государя жалованную грамоту со сторублевой золотой печатью на право александрийского патриаршего престола каждые три года присылать в Москву за милостыней. Двум египетским православным монастырям жаловалось право присылать за милостыней раз в шесть лет. Паисий попросил, чтобы последний срок был сокращен вдвое и в грамотах была указана точная сумма милостыни. И это было исполнено. Патриарху показалось мало — по пути из России он еще не раз посылал в Москву просьбы о выдаче денег его людям, присылке ему трех пудов слоновой кости и т. п. Царскому правительству приходилось платить. Московские казначеи облегченно вздохнули, когда Паисий вернулся в Александрию, но, как выяснилось, рано, ибо патриарх попал в тюрьму по обвинению в присвоении чужого добра, судился на заемные деньги, а вексель на 1500 талеров отослал для оплаты в Москву, сопроводив его новой просьбой о деньгах. Макарий антиохийский тоже писал с дороги царю Алексею Михайловичу и главе Посольского приказа боярину А. С. Матвееву, прося новых пожалований по поводу смерти царицы Марии Ильиничны, обещая за нее помолиться. Патриарх слезно описывал свои убытки в дороге, а вскоре по возвращении послал в Москву за новой милостыней. Царь Алексей Михайлович в ответной грамоте посочувствовал ему, но отметил: «И мы, великий государь наше царское величество, бесчисленное нашего царского величества жалованье роздали нашим… войскам, также и на искупление пленных. Однако ж мы, великий государь наше царское величество, с христианского нашего государского милосердия послали к вашему блаженству нашей царского величества милостыни триста золотых червонных да соболей на семьсот рублев…»

Как видим, протопоп Аввакум не случайно говорил о «палестинских» (как он предпочитал называть вселенских патриархов), словами апостола Павла намекая на то, что они подкуплены. Но восточные гости-судьи были не только купленные, но и ряженые.

Ряженые в прямом смысле — приходно-расходные книги Патриаршего приказа, Оружейной и Мастерских палат детально описывают, как изготовлялись для греков все предметы их драгоценного одеяния и прочее, необходимое для придания ведущим участникам большого церковного собора достойного для Москвы вида: кресла, кресты, панагии, посохи, книги (писавшиеся, по условиям игры, по-гречески, одна из которых была в спешке переплетена «вверх ногами», чего никто так и не заметил) , ларцы, обувь и т. п.

Это весьма занимательные документы, разоблачающие комедию суда… Например: «Октября в 26 день 1666 г. куплено живописцу Кондрату Ивлеву для золоченья шести маковок деревянных точеных к трем креслам вселенским патриархам по ево, Кондратовой, сказке двести листов золота… да плошка клею». «Октября (в) 31 день куплено Ивану Филатову живописцу на большой стол, который делан вселенским патриархам, четырнадцать фунтов сурику кашинскова… да три фунта белил добрых… да два фунта бакану немецкова… Того ж числа куплено живописцу Кондрату (Ивлеву) сто листов сусального золота..» и далее перечисляются траты на многих листах… ¹⁴

Паисий александрийский сразу по приезде в Россию выразил царю изумление и восхищение щедростью, с которой царский посланник Мелетий расходовал на него и его свиту денежные средства в дороге («сотворил ради нас бесчисленную проторь» ), и обещал в благодарность за это свою верную службу « боговенчанному вашему царству», но царь отнюдь не был спокоен.

^ А судьи кто?

Протопоп Аввакум достаточно разбирался в обычаях московских властей, чтобы догадаться о подкупленности будущих своих и Патриарха Никона судей и без чтения финансовых документов¹⁵.

Но даже он, по недостаточной информированности — не мог предположить того, о чем прямо и недвусмысленно заявил Патриарх Никон: приезжие судьи были ряжеными не только в обозримом, внешнем смысле — они были ряжеными и внутренне, по существу. Попросту говоря, Паисий александрийский и Макарий антиохийский были не теми, за кого себя выдавали.

Не случайно, представ перед большим церковным собором, Никон, прежде всего, осведомился: «Есть ли с вами, вселенскими патриархами, согласие святейших патриархов цареградского и иерусалимского о том, что им… ево, Никона, судить? А без их-де совету пред ними ему, Никону, отвечать немочно, потому что-де хиротонисание (поставление) на патриаршеский престол (есть привилегия) тех святейших — цареградского и иерусалимского патриархов».

В чем, в чем, а в каноническом праве Никон был достаточно сведущ!

Паисий александрийский и Макарий антиохийский утверждали, что такое согласие у них есть. В приговоре Никону прямо говорилось, что они прибыли на суд «с волею и советом других двух наших святейших патриархов, братов и сослужителей», то есть патриархов константинопольского и иерусалимского. Но требование Никона предъявить свои письменные полномочия Паисий и Макарий выполнить не смогли. Таких полномочий у них не было. Патриарх Никон, не тратя времени на словесную перепалку и не надсаживая горло, спокойно заметил: он слышал, что в Москву приехали не истинные патриархи, то есть люди, лишенные своих патриарших престолов; и потребовал, чтобы его судьи поклялись на Евангелии, что это не так. Реакцию участников собора на этот демарш нетрудно представить. Впечатление от заявления Никона, сделанного в присутствии царя, было усилено ответом Паисия и Макария. Они отказались клясться на Евангелии и сумели пролепетать только, «что они истинные патриархи, и не изверженные, и не отрекались престолов своих. Разве-де турки что без них учинили…».

Разумеется, светские власти, и их подручные на церковном соборе не позволили расследовать вопрос о том, не являются ли двое главных судей самозванцами, не по праву возложившими на себя патриаршие (к тому же казенные) облачения. Но характерно, что у самого Алексея Михайловича давно были сомнения на этот счет. Не случайно сразу по пересечении Паисием и Макарием русской границы он приказал приставленным к ним людям тайно выведать, «держат ли едущие патриархи свои кафедры, и нет ли иных на их место, и от всех вселенских патриархов есть ли какой наказ с ними к великому государю?»

Слова Никона на соборе и жалкие оправдания Паисия и Макария подтвердили худшие предположения царя. Отступать было нельзя: машина была запущена на полный ход, Алексей Михайлович мог превратиться в посмешище (что было особенно неудобно в условиях малоудачной войны с Речью Посполитой, финансового кризиса, внутренних волнений, религиозного разномыслия). Тут-то светская власть и показала в полной мере свои чудодейственные возможности.

В декабре 1666 года Посольский приказ получил задание возвратить Паисия и Макария на патриаршие престолы в Александрии и Антиохии! Нисколько не смущаясь необычностью проблемы, опытные дипломаты приступили к ее решению. По словам Паисия и Макария, виновниками лишения их патриарших санов были турки. Поэтому воздействовать необходимо было на турецкого султана, точнее, на его правительство (ибо, по имевшимся сведениям, султан уже не оказывал определяющего влияния на государственные дела). Решать вопрос надо было быстро и безошибочно, поэтому Посольский приказ разработал комплекс мер, чтобы, не привлекая большого внимания Дивана (совета) Оттоманской Порты, «утрясти» проблему на административном уровне. В царской грамоте на имя султана приход Паисия и Макария в Россию был представлен как обыденное малозначительное дело: находились-де возле русской границы, заехали «ради милостыни», а царь пишет в основном для того, чтобы впредь облегчить православным такие поездки. Кстати, царь Алексей Михайлович сообщает, «что на места вышеупомянутых патриархов Паисия и Макария — Бог весть кто поставил иных двух патриархов», и просит о небольшом одолжении, принятом среди монархов: повелеть упомянутым патриархам снова занять свои кафедры.

Государственные чиновники прекрасно знали, что без «смазки» в Османской империи не сдвинется с места ни один вопрос. Ходатаями должны были стать правители Молдавии и Валахии, с которыми были налажены связи, и наместники которых играли видную роль при стамбульском дворе. Инструкция русскому посланнику конкретно указывала, через кого следует действовать «для того, что они у молдавского владетеля ближние люди и всякую мочь имеют». Ходатаем должен был стать и константинопольский патриарх Парфений, для чего к нему и другим греческим архиереям были составлены особые грамоты с обещанием, что царское величество «имать пожаловать тех, которые достойны суть его царской милости». Все они через свои каналы должны были выйти на османских чиновников, а те за полученные суммы… Судьба православных иерархов, занимавших вместо Паисия и Макария александрийский и антиохийский престолы, московское правительство не интересовала.

В Посольском приказе все уже было готово к действию, когда заграничная агентура внесла существенные коррективы в разработанный план. Как выяснилось, турки не имели никакого отношения к лишению Паисия и Макария престолов. Отставку двум патриархам дал собор восточных архиереев во главе с константинопольским патриархом Парфением, дал по праву и именно за то, что Паисий и Макарий бросили свои епархии (в чем они обвиняли Никона) и отправились в Россию судить патриарха, много сделавшего для сближения русской и греческой церквей. Осужденные и низвергнутые приехали судить и низвергать! Положение Алексея Михайловича усложнилось, но правительство недолго пребывало в растерянности. Если нельзя было с помощью православных уговорить мусульман, то почему бы не договориться с турками, чтобы они приказали своим подданным-христианам исполнить волю московского царя?! 30 июня 1667 года Алексей Михайлович подписал указ, а 12 июля посольство Афанасия Нестерова и дьяка Ивана Вахрамеева выехало из Москвы в Стамбул с государевыми грамотами и точными инструкциями.

На имя султана царь писал, что патриархи приехали в Россию по его, государя, личному приглашению, что, будучи в Москве, они всячески старались укрепить между мусульманским и христианским владыками самую искреннюю братскую дружбу и любовь. Именно ради этой «братской дружбы и любви» царь просит султана вернуть Паисию и Макарию их престолы. В аналогичной грамоте великому визирю Мехмет-паше просьба царя Алексея Михайловича подкреплялась многозначительным обещанием: «А впредь наше государское жалованье учнем держати по твоей к нам, великому государю, службе; и служба твоя и раденье у нас, великого государя, в забвеньи не будет». Просьбу поспособствовать решению дела послал своему старому знакомому молдавскому воеводе Ионе Ильяшу тогдашний глава Посольского приказа боярин А. Л. Ордин-Нащокин. В грамотах к греческим архиереям на этот раз не видели необходимости. Константинопольский патриарх Парфений, сместивший Паисия и Макария, поставил на александрийский патриарший престол родосского митрополита Иоакима, но заместить вакантный антиохийский престол пока не успел. Греческий переводчик при турецком правительстве Панагиот (по совместительству — московский агент) быстро нашел ему укорот. По указу султана от 11 ноября 1667 года, объявленному стамбульскому православному духовенству мултянским правителем князем Радулом, Парфений отправлялся в ссылку, а православным властям повелевалось избрать нового патриарха. Указы мусульманских властей требовали быстрого исполнения — и 13 ноября константинопольским патриархом был уже гераклийский митрополит Мефодий.

22 декабря русские послы получили приглашение приехать к султанскому двору в Адрианополь. 14 января они удостоились аудиенции у султана, а 19 января состоялась их обстоятельная беседа по существу дела с Каймаканом-пашой (замещавшим отсутствовавшего великого визиря) и великим муфтием (главой мусульманского духовенства).

Любопытно, что великий муфтий выразил недоумение, как могли «христианского закона духовного чина начальные люди-патриархи» самовольно оставить свою паству и свои обязанности, чтобы ехать за тридевять земель бог знает зачем?! Однако в целом переговоры шли успешно, нужные чиновники получили свое, с политической точки зрения вопрос для Оттоманской Порты был слишком мелок, чтобы не разрешить его «для дружбы царя». Словом, весной 1668 года послы отправились домой с целым ворохом султанских фирманов. Паисий и Макарий указами турецких властей восстанавливались на своих местах. Особая грамота наместнику Египта Ибрагим-паше приказывала ограбить и сослать александрийского патриарха Иоакима и посадить на его место Паисия. По приказу султана константинопольский патриарх Мефодий также написал грамоту о смещении Иоакима и утверждении на патриаршем престоле Паисия. Разумеется, обо всем этом Оттоманская Порта официально извещала московского царя. Алексей Михайлович мог, казалось бы, успокоиться, но опыт предыдущих затруднений заставлял его вновь и вновь подстраховывать достигнутый успех.

По православному Востоку был выпущен еще один залп грамот из Москвы. Царь дважды писал новому константинопольскому патриарху Мефодию, желая, чтобы Паисий и Макарий благополучно вернулись на свои престолы и, таким образом, тот факт, что на соборе в Москве председательствовали экс-патриархи, можно было представить как недоразумение местного (восточного) значения. Грамоту Мефодию направил новый патриарх Иоасаф московский и всея Руси (вернее, она была написана от его имени).

Мефодию и иерусалимскому патриарху Нектарию написали перед отъездом из Москвы также Паисий и Макарий. Все названные сочинения были приправлены изрядной дозой более или менее замаскированной лжи. Как бы то ни было, инцидент был исчерпан благополучно для московских властей, хотя одобрения своим действиям от константинопольской и иерусалимской патриархий на московском соборе и тем более на Востоке они, конечно, не дождались.

Любопытно, что в еще более сложном положении русское правительство оказалось из-за Паисия Лигарида — признанного консультанта по церковным вопросам. Если Паисий и Макарий были попросту жертвами своей любви к деньгам и интриг среди восточного православного духовенства, то их ближайший советник и помощник на большом церковном соборе Паисий Лигарид оказался самым настоящим и притом отъявленным авантюристом. Обвинение Лигарида в неправославии, выдвинутое патриархом Никоном, правительству удалось отвести. На соборе 1666 — 1667 годов митрополит сарский и подонский Павел представил созданное под его руководством «сыскное дело о газском митрополите Паисий, что он православен». «А хотя б де он, газский митрополит, и не еретик был, — не сдавался Никон, — и ему-де на Москве долго быть не для чего, я-де его за митрополита не ставлю, у него-де и ставленные грамоты на свидетельство нет. И мужик-де наложит на себя мантию, и он-де таков же митрополит!» Обвинение Паисия Лигарида как самозванца не могло не обеспокоить московское правительство, тем более что оно вынуждено было признать правоту Никона. Не следует думать, что прежние «шалости» Лигарида ускользнули из памяти царя Алексея Михайловича. Особое впечатление произвел страх, который Лигарид не смог скрыть перед приездом в Москву двух патриархов. Не случайно царь велел заблаговременно, еще при отправлении патриархов из Астрахани в столицу, вызнать у них: «Нет ли патриаршего гнева какого на газского митрополита Паисия?» При этом царь заранее просил патриархов не спешить с проявлением этого гнева. В соответствии с царской волей Макарий антиохийский заявил на соборе, что Лигарид является православным: «Газский митрополит во дьяконы и в попы ставлен в Иерусалиме, а не в Риме — про то-де он, антиохийский патриарх, ведает подлинно». Гораздо дальше пошел в защите Лигарида царь Алексей Михайлович, объявивший участникам большого церковного собора, что газский митрополит живет истинно… и грамота у него поставленная есть и свидетельствована, а (об) отлучении его от иерусалимского патриарха грамоты не бывало». Как видим, Алексей Михайлович покрыл Лигарида, но в его словах прозвучал мотив отлучения, что было известно лишь узкому кругу лиц, т.е. царь проговорился.

Лигарид полученные якобы для своей епархии деньги отсылал к себе домой на остров Хиос. Он попросту спекулировал на желании русских властей помочь притесняемым мусульманами единоверцам!

Итак, писал Нектарий, «даем подлинную ведомость, что он отнюдь не митрополит, не архиерей, не учитель, не владыка, не пастырь, потому что он столько лет отстал (от православного архиерейского служения. – прим. А. Богданова) и по правилам святых отец есть он подлинно отставлен и всякого архиерейского чина лишен, только именуется Паисий». Православной церковью он проклят, зато «латыни свидетельствуют и называют его своим, и папа римский берет от него на всякий год по двести ефимков». То есть московские деньги шли отчасти анафемствованному изгою, отчасти папе римскому, которого в Москве называли чуть ли не первым врагом православия!

Десятой доли вины Лигарида было бы достаточно, чтобы простой смертный сгнил в заточении. Но что не позволено человеку — позволено верному царскому прихвостню, и богомольный «тишайший» царь Алексей Михайлович не только не разгневался (скорее всего, он знал подноготную Лигарида заранее), но устремился на спасение проклятого и перешедшего в латинство самозванца. Поначалу все шло удачно. 13 июля 1669 года царь писал патриарху Нектарию «о митрополите газском Паисий, которого мы имеем в царском нашем дворе как великого учителя и переводчика нашего, — да возымеет первую честь и славу как и было, поскольку некоторые, радуясь злу, от зависти злословили его пред святительством вашим, и бесчестили, и извергли». Отмечая большие заслуги Паисия на церковном соборе в Москве, царь лично просил патриарха, чтобы Лигарид на Востоке «был принят с прежней честью… И так молим, да приимется прошение наше, ведая, что (бы) ни учинилось — и то учинилось от зависти». Московский патриарх Иоасаф в своей грамоте также просил простить Лигарида и выслать на Русь «писанием своим архипастырским прощение и благословение», ибо премногие труды его (Лигарида) премудрые многую пользу церкви великороссийской принесли». В сочетании с царскими и патриаршими пожертвованиями иерусалимской церкви эти грамоты должны были оказать свое действие. Успеху предприятия по восстановлению Паисия в Газе способствовало добровольное оставление Нектарием своего престола.

С 23 января 1669 года иерусалимским патриархом стал Досифей -ревностный противник католичества, сильно нуждающийся в русской помощи. Это сочетание хорошо отразилось в его ответном послании в Москву. «Прочитали о газском митрополите, чтоб мы его простили, — писал Досифей, — и что будто не имеет вины на себе. А он, Лигарид, имеет многие великие вины и согрешения, которые, написав, послал я было к тебе, великому государю, свидетельства ради; только стыд послать нас не допустил, отчего и возвратили. Только одно говорим, — продолжал патриарх, —что кир Нектарий патриарх не таковский, чтобы писать или говорить ложно, но такой в правиле, что ныне иного такого архиерея разумного и богобоязненного не будет!» Далее Досифей осуждал «неподобные, хульные, непотребные и превознесенные слова» Паисия Лигарида о патриархе Нектарии и завершал свою грамоту… обещанием полного прощения Лигарида, а также восстановления его в достоинстве газского митрополита. Скрытый в столь странном построении письма намек был мигом расшифрован в Москве, и в Иерусалим поехали связки соболей на 1300 рублей по московской цене. Отвечая на намек намеком, Посольский приказ сообщал Досифею, что дары посланы «по челобитью газского митрополита Паисия». Царь просил их принять, «имея добрую надежду иное и большее восприять, когда сбудутся наши желания о газском митрополите… и на прежнее будет возвращен достоинство, и разрешение совершенное получит». В ответ из Иерусалима 24 января 1670 года пришла разрешительная грамота патриарха Досифея, освобождавшая Паисия Лигарида от церковного отлучения и восстанавливающая его в архиерейском достоинстве. Выполнив желание царя, Досифей, однако, самому Лигариду прислал письменный выговор, сообщая, что, если бы не ходатайство государя, не видал бы тот святительского сана как своих ушей. С удивительной откровенностью Досифей признает, что простил и восстановил в сане того, «кто работает на папежей (католиков) и оставил свою паству на 15 лет без пастыря». «Ты не столько велик, — пишет Досифей Лигариду, — сколько глуп, бесчеловечен и бесстыден,- только место, где пребываешь, есть двор царский»- и этим объясняется снисхождение патриарха. Казалось бы, Алексей Михайлович решил и этот скользкий вопрос, но не прошло и двух месяцев после получения в Москве разрешительной грамоты Досифея, как в Иерусалиме вскрылись новые преступления Лигарида, и он снова был отлучен от церкви — на этот раз окончательно.

Даже царь устыдился вторично просить за изгоя, а попытка воздействовать на Досифея через валашского воеводу Иоанна Дуку оказалась неудачной. Еще менее уместно было держать запрещенного архиерея в Москве, напоминая всем, что организатором осуждения Никона и староверов был авантюрист. 4 мая 1672 года Паисия отправили из Москвы в Палестину, снабдив богатым жалованьем и двенадцатью подводами для вывоза его имущества.

Судьба судей Патриарха Никона была печальной. По данным Михайловского¹⁶ «восточные патриархи по возвращении своем были повешены султаном за самовольную поездку в Россию. Богатая милостыня, какую они вывезли с собою из России, была у них отнята турками, а тела их после казни были преданы позорному поруганию». Иосиф, митрополит астраханский, был зверски убит казаками. Паисий Лигарид был изгнан из России. Илларион, архиепископ рязанский, был предан суду и отстранен от службы, Мефодий, епископ Мстиславский, был также взят под стражу и умер в Новоспасском монастыре.
Собор восточных патриархов 1666-1667 гг.

Лигарид перед судом направляет вопросы Константинопольскому, Иерусалимскому, Антиохийскому и Александрийскому Патриархам с предложением дать оценку поступкам Патриарха Никона.

Двое из Патриархов (Дионисий Константинопольский и Нектарий Иерусалимский) не были согласны с предстоящим судом над Патриархом Никоном, тем более, что они знали о роли Лигарида в подготовке этого дела. Нектарий даже посоветовал в письме царю вернуть законного Патриарха на его престол. Царь, вероятно под влиянием письма, предпринимает попытку через посредников помириться с Никоном, но затем отказывается от своих слов, посредника (Зюзина) судит и ссылает.

Вот что писал 20 января 1664 г. Патриарх Нектарий Царю Алексею Михайловичу по поводу присланной грамоты: « В сей грамоте мы не нашли ни причины удаления Святейшего Патриарха вашего Кир Никона, сослужителя и брата нашего о Христе нашего смирения, ни другой какой вины против него, кроме пятилетнего его отсутствия… он Кир Никон, как мы сказали, отрекался от непокорного народа, а не от престола»¹⁷.

Таким образом, Патриарх Нектарий обращает внимание Царя Алексея Михайловича на то, что в Русской Церкви раздирается риза Христова, совершается ужасная церковная смута, которая страшнее всякой войны, а ее виновником является сам Царь, так как он слушает людей завистливых, любящих мятежи и возмущения.

Патриарх Нектарий умоляет Царя с особенной заботливостью и почтительностью возвратить на престол Святителя Никона и предупреждает его, чтобы Патриарх Никон не был смещен с Патриаршей кафедры, что будет поводом для Русских царей так поступать в Русской Церкви и впредь, что является величайшим злом, от которого страдала и страдает Константинопольская Церковь.

Уход Патриарха, по мнению профессора Зызыкина – это « крайняя мера пастырского воздействия. И в этом акте, как в фокусе, выражается все мировоззрение Никона. Оставаясь, Никон встал бы в противоречие с собственным понятием о самостоятельности церковной власти и дал бы санкции к ее захвату»¹⁸.

Опасность движения за самостоятельность церкви относительно светской власти, на взгляд царя, еще не была вполне преодолена. Это должен был сделать тщательно подготавливавшийся большой церковный собор с участием восточных иерархов, открывшийся в Москве 29 ноября 1666 года.

Из Москвы к Дионисию был послан грек Стефан с просьбой назначить своим представителем на соборе Паисия Лигарида. Стефан вернулся с грамотой, в которой выражалось согласие Дионисия. В подлинности грамоты выразили сомнение влиятельные иностранцы. Для выяснения вопроса царь послал к Дионисию монаха Савву, который по возвращении подтвердил подложность грамоты и передал слова Дионисия о Лигариде «Я его православным не нарицаю, потому что он папежник (католик ) и лукав»¹⁹. Казалось бы, неправедное дело Лигарида и царя было проиграно.

«Действительно, Иларион, Павел, Иоаким — эти обманутые государем в их надеждах слуги государя, Паисий, Макарий, Лигарид — иностранные наемники, мало отличавшиеся от авантюристов, стремившихся попасть в русскую армию, большинство церковного собора, молча устрашающееся царского гнева и готовое послушно голосовать за что угодно, — все они вместе составляли малопривлекательную компанию, которую не могли скрасить все драгоценности церковной и государственной казны» (Богданов).

Однако, отказываясь подписывать обвинение Патриарху Никону, русские иерархи показали, что не были холопами самодержавной власти.

«Что касается восточных архиереев, настораживает поведение самого царя Алексея Михайловича, явно неуверенного в их полном подчинении его воле. Были приняты экстраординарные меры, чтобы восточные патриархи до личных переговоров с царем не имели контактов в России ни с кем, кроме доверенных людей самодержца. Они даже не должны были знать, зачем приглашены в Россию и ради чего, собственно, на них израсходованы средства. Архиепископу Иосифу астраханскому — видному участнику собора 1660 года против Никона — царь послал инструкцию насчет общения с патриархами. «И будет они, патриархи, учнут тебя спрашивать, для каких дел к Москве им быть велено? — гласил наказ,- И ты б им говорил, что Астрахань от Москвы удалена и для каких дел указано им быть, про то ты не ведаешь. А чаешь-де ты того, что велено им быть для того: как бывший патриарх Никон с патриаршества сошел и для иных великих церковных дел. А будет что и иное небольшое доведется с ними поговорить, и ты б говорил, будто от кого что слышал, а не собою». Вообще, указывает царь, Иосифу при приеме патриархов следует «во всем быти опасну и бережну» (как будто он принимает опасных врагов!).

Архиепископ должен был проследить, чтобы сопровождающие патриархов мирские и духовные лица с патриархами, и их свитой ни о чем не говорили «и были во всем опасны»! Однако и этого царю было мало: приставам из стрелецких командиров и подьячему, посланным, по обычаю, для сопровождения гостей в Москву, был дан такой наказ, как будто они везут бомбу. Они должны были «держать о патриархах всякое бережение и учтивость» и в то же время «смотреть и беречь накрепко, чтоб к патриархам ни от кого ни с какими письмами никто не подъезжал, также бы и от них, патриархов., ни к. кому никаких писем в посылке не было». Дьякон Мелетий должен был с помощью агентуры, завербованной в свите патриархов, шпионить за Паисием и Макарием. Царская инструкция рекомендовала Мелетию попытаться подкупить племянника патриарха Макария, архидьякона Павла, чтобы он следил за перепиской дяди. Жалованье главным шпионам полагалось большее, чем лучшим военным разведчикам, — до 30 золотых! К тому времени, когда патриархи доехали почти до Владимира, царь Алексей Михайлович еще более обеспокоился. Видимо, агентура, приставленная к Никону, известила его о сомнениях русского патриарха относительно полномочий его предполагаемых судей. К Паисию и Макарию был послан стрелецкий полковник А. С. Матвеев (доверенное лицо царя, будущий глава правительства). Он должен был расследовать, являются ли патриархи патриархами и имеют ли они грамоты от патриархов константинопольского и иерусалимского: «А проведывать про то в разговорах неявным обычаем». Матвеев также должен был негласно перетрясти свиту патриархов с целью выявления людей, подосланных от Никона и некоторых других лиц, перечисленных в царской инструкции. Следовало «остерегать накрепко с большим опасением», исключить любые контакты Паисия и Макария с внешним миром. Даже при патриаршей службе в попутных соборах Матвееву полагалось допускать к благословению воевод, приказных и иных чинов знатных людей только в своем присутствии.

Обо всем замеченном и вызнанном следовало немедленно сообщать лично государю.

Наблюдение за патриархами оказалось нелишним, хотя и не в том аспекте, который предполагал царь Алексей Михайлович. Паисий и Макарий с самого начала повели себя вольно, настолько вольно, что приняли в свою свиту ссыльных. «Нам, великому государю, — писал по этому поводу Алексей Михайлович, — ведомо учинилось, что вселенские патриархи везут с собою из Астрахани к Москве Печатного двора наборщика Ивана Лаврентьева, которого по нашему… указу велено сослать из Астрахани на Терек за воровство, что он… на Печатном дворе завел латинское воровское согласие и римские многие соблазны.

Да они ж, — продолжал рассерженный государь, -везут с собою к Москве гостя Васильева человека Шорина Ивашку Туркина, который писал к воровским казакам воровские грамотки, — и по тем его воровским Ивашковым грамоткам те казаки наш, великого государя, насад (большое грузовое судно) и торговых многих людей суды пограбили и многих людей побили до смерти, И тебе б, Мелентию им, вселенским патриархам, говорить о том, чтоб они с нами, великим государем, не ссорились, тех воров, Ивашку Лаврентьева и Ивашку Туркина, с собою к Москве не возили».

Патриархи не только не выполнили пожелание государя, но кроме Лаврентьева и Туркина привезли с собой в Москву еще 20 человек, не числившихся в свите. Не считались Паисий к Макарий и с церковным правилом, запрещавшим епископу действовать архиерейски в чужой епархии без согласия и разрешения местного архиерея. По пути в столицу они творили суд и расправу над русским духовенством, экзаменовали священников, лишали их сана и даже сажали в тюрьму. Царю же в Москву они послали требование, чтобы к их прибытию были приготовлены « многие великие дела» по части исправления русской церкви, а также « изготовлена судебная палата».

Эти требования и вообще поведение патриархов крайне обеспокоили московское правительство. Экстраординарные меры ограждения Паисия и Макария от контактов, окружение их шпионами по дороге в Москву и особенно в столице, постоянное беспокойство даря относительно тех или иных шагов и заявлений гостей свидетельствуют, что царь Алексей Михайлович отнюдь не был уверен, что держит главных участников собора в своих руках»²⁰.

Не случайно царь Алексей Михайлович, подготовив заранее, обсудив с восточными патриархами и русскими архиереями комедию суда над Никоном, встал, когда низвергаемый патриарх вошел в зал соборных заседаний. Вопрос о том, следует ли вставать при появлении Никона, специально обсуждался собором, и все, во главе с царем, решили не вставать. Но самодержец не смог удержаться, и за ним встали все остальные! Далее, Никон отказался садиться, ибо, как он заявил, не увидел подобающего места. Тогда Алексей Михайлович, к ужасу устроителей церемонии, сошел с трона, спустился к Никону и встал у стола, над которым возвышались патриархи Паисий и Макарий. Царь сделал все, чтобы осудить Никона, но не почтить его не мог. Самодержец купил содействие восточных патриархов — стоял перед ними, как перед авторитетами, обязанными рассудить спор русского самодержца с русским патриархом»²¹.

Собор для суда над Никоном был созван 1 декабря 1666 года. Патриарх Никон привез с собой рукопись « Возражения» (по принятой версии, довольно спорной).

С самого начала инициативу захватили восточные патриархи, «докладывая» (по-гречески) свои домыслы, сводящиеся к славословию в адрес царя.

Русские архиереи, возражая Паисию Лигариду, доказывающему, что царская власть выше духовной, приводили слова Иоанна Златоуста: «Священство, которое превосходнее всех других достоинств, сколько дух превосходнее тела».

Греки прерывали, переносили обсуждение, с трудом продержавшись два дня, пока не подоспела помощь царя.

В ночь после второго заседания страшно запуганные Павел и Илларион пали на колени, умоляя греков заступиться за них перед царем и спасти их от жестокой казни. При этом они продолжали цитировать Иоанна Златоуста, надеясь на поддержку греков.

Однако надеждам этим не суждено было сбыться. В своей ответной речи Лигарид патетически восклицал:

«Погибла ты, истина! Господствует ныне ложь! Не достойны русские такого царя! Да, да! Целую и лобызаю руку, обогащающую странных, пекущуюся о сиротах! Да, да! Лобызаю десницу, пишущую спасительные заповеди! Кто не любит царя, тот не любит Господа Иисуса Христа!»,- заявлял Паисий Лигарид. И далее безграничное восхваление царя…

Как это современно! Как мало изменилось в России почти за четыре столетия!

По соображениям Паисия Лигарида и восточных патриархов — «царь не подлежит закону».

«Что скажете на это?»,- вопрошал Паисий Лигарид.

«Предовольно и сказанного»,- уныло отвечали русские архиереи, прощаясь и с Патриархом Никоном, и с самостоятельностью церкви.

Но на этом царь не успокоился. На следующий день 24 января 1667 года из уст Паисия и Макария прозвучали зловещие вопросы: «Как наказать тех, кто бесчестил собор? Какому наказанию должен подвергаться тот, кто не слушается христианского царя?». Возражения Павла и Иллариона не были приняты во внимание. «Свят самодержавный наш!»,- патетически восклицал Лигарид. Обоим обвиняемым была запрещена церковная служба…

Вот так «тишайший»! Хотя это титул византийских императоров, но у нас в России он применялся как синоним кротости и смирения. Мы везде встречаем такие характеристики царя Алексея Михайловича, как «кроткий», «благочестивый», «смиренный».

Характерно, что, добившись низложения Никона, царь до конца своих дней проявлял к нему почтение.

«Умирая, Алексей Михайлович продиктовал в духовном завещании слова, перечеркивавшие его победу над Никоном, Он просил «прощения и разрешения» «от отца моего духовного великого господина святейшего Никона иерарха и блаженного пастыря, аще и не есть на престоле сем» ! Сын его — царь Федор — не жалел средств, чтобы выполнить предсмертную просьбу отца и получить Никону у восточных патриархов разрешительные грамоты, то есть уничтожить приговор собора 1666-1667 годов. Благодаря искусству русского посла Прокофия Возницына Никону был официально возвращен патриарший сан сразу пятью восточными патриархами (антиохийских оказалось двое, и посол взял грамоты обоих).

Множество неудобств и унижений испытал Патриарх по дороге на собор. Перед ним закрывались двери, даже когда он хотел услышать церковную службу.

По дороге Патриарха на суд, стрельцы задержали его сопровождающих и съестные припасы.

Горестно было Никону видеть, что его лишают самых близких к нему людей, но его ожидали еще большие огорчения. Подворье, на котором поместили патриарха, находилось в Кремле, у Никольских ворот, на углу так называемого Лыкова двора. Как только вступил в него Патриарх Никон со своею свитой, весь Лыков двор окружен был строгим караулом, так что нельзя было никому ни к ним войти, ни от них выйти. С наступлением же дня крепко заперли ворота Никольские, разломали мост перед этими воротами, так чтобы даже мимо нельзя было пройти.

Между тем патриарх, по принятому им обычаю велел петь в своей келье утреню, а потом, в свое время- часы. По окончании богослужения он велел своему эконому предложить трапезу себе и своим спутникам, но услышал от него, что все припасы отправлены на Воскресенское подворье, «а теперь стража не пускает никого, ни к нам, ни от нас». У меня есть, говорил эконом «только один укрух хлеба, который остался в моих санях». Была тогда суббота. «Раздроби его нам всем, отвечал ему патриарх, «да не будем», говорил он далее «жидовствующе, вопреки церковным канонам, постящеся в субботу». Эконом разделил хлеб на 30 частей и этой пищей довольствовались они целый день²². Хватило у Патриарха сил и на иронию.

Когда Патриарх Никон, по требованию самодержца, явился в Собор, но по чину патриаршему, т.е., с предшествующим крестом, сколько тому ни противились, то Царь сидел на высоком ступенчатом престоле, восточные Патриархи на богато украшенных местах. Пред ними поставлены были стол, покрытый златотканым ковром, где лежали серебряный ковчежец и книги. При виде креста, преднесенного Никону, они привстали с мест своих. Проговорив входную молитву, он трижды поклонился царю, потом патриархам и освященному Собору; не видя же себе приготовленного места наравне с Восточными Патриархами, он не сел, но стоя слушал обвинения из уст самого государя, который жаловался на смуты, какие произвел Патриарх в Церкви, на самовольное оставление им паствы, на укорительное послание его к патриарху Константинопольскому, на проклятия московских бояр. Никон на такие обвинения государя отвечал, свидетельствуя, что он удалился в монастырь только от смут боярских для укрощения гнева царского, не выходя, однако, из своей епархии. Когда же митрополит Крутицкий Павел, архиепископ Рязанский Илларион стали говорить грубые слова, укоряя Никона в оставлении престола с клятвою и в самовольном низвержении Павла епископа Коломенского, а Мефодий епископ Мстиславский поднял даже руку на судимого Святителя, тогда потекли слезы из очей царя²³.

Этот эпизод еще раз свидетельствует о непоследовательности и нерешительности «тишайшего».

Стоя по 10 часов, Патриарх спокойно, с достоинством и иронией отвергал несправедливые обвинения, сфабрикованные Лигаридом с одобрения царя.

«Восточные патриархи», бывшие на суде, были задарены русским правительством и, кроме того, их совершенно изолировали от сторонников Святейшего, от которых они могли бы узнать все беззаконие, совершавшееся над последним. При всем том и сами патриархи колебались по поводу осуждения Никона²⁴.

Наконец, не все русские епископы были согласны на строгое осуждение своего Первоиерарха, в особенности Черниговский архиепископ Лазарь Баранович, один из самых просвещенных иерархов того времени, уважаемый за свою благочестивую жизнь самим Государем. К нему примкнули на Соборе Симон, архиепископ Вологодский, и Мисаил, епископ Коломенский.

Поэтому на втором заседании Собора вместо обвинения все безмолвствовали, несмотря на то, что Государь требовал улик против Патриарха Никона.

На последнем заседании Собора Святейшему был объявлен приговор – Патриарх был лишен сана, с сохранением только иночества, и присужден к заточению в Белозерский Ферапонтов монастырь. По прочтении приговора, тут же восточные Патриархи сняли с Патриарха. Никона святительские знаки и надели на него простой монашеский клобук. Святейший Никон спрашивал, зачем в отсутствие Царя и в малой церкви, а не в том же соборе Успения, где некогда умоляли его вступить на Патриарший престол, ныне неправедно и втайне его низлагают. Но ответа не получил.

Когда патриархи сняли с него патриарший клобук и панагию, он с горькой усмешкой заметил: «Возьмите это себе, разделите жемчуг между собой: достанется каждому золотников по пяти, по шести, сгодится вам на пропитание на некоторое время. Вы, бродяги, турецкие невольники, шатаетесь всюду за милостыней, чтобы было чем дань заплатить султану! Возьмите,- продолжал Патриарх Никон, — и мою мантию, если желаете!».²⁵

Прямо с этого « суда Синедриона» Патриарха отправили в ссылку в Ферапонтов монастырь, затем перевели в Кирилло-Белозерский монастырь. В ссылке Патриарх терпел лишения и скорби 15 лет.

Решающую роль в осуждении Патриарха Никона сыграл один из самых ничтожных угодников при царском дворе – Газский митрополит Паисий Лигарид, который распространял и устно, и печатно (в своей « Истории суда над Патриархом Никоном») лживые выдумки о якобы честолюбии и властолюбии, импульсивности Патриарха, в чем, как мы видим по современным умонастроениям и даже книжным штампам, преуспел. Чтобы оценить данное обвинение Патриарха Никона, надо знать, что представляет собою личность Паисия Лигарида.

Последний был двуличен, совершенно аморальным человеком – послушным орудием бояр в их стремлении низложить Патриарха, был платным агентом Ватикана, готовым на все в угоду Царю.

Его книга «История Иерусалимских Патриархов» была направлена против Православной Церкви в целях возвышения папской власти. Патриархи Мелетий Константинопольский и Нектарий Иерусалимский на основании этой книги предали Паисия Лигарида анафеме и отлучили от Церкви.

После суда над Святейшим Патриархом Никоном его нравственные страдания не прекратились, но еще более увеличились: тотчас по снятии с него сана с ругательствами отвели на земской двор, вручили его приставам, которые осыпали его поношениями (к поносившим присоединился архимандрит Сергий, который страшно поносил и злословил Святейшего). Затем Патриарх Никон был отправлен в путь в жестокий мороз. Из любви к нему с ним отправились в заточение некоторые из его учеников. Сопровождавший Святейшего от собора Ново-Спасский архимандрит Иосиф отдал ему в дороге свою шубу; прочие же в течение всего пути не только не сочувствовали, но даже не давали Архипастырю хлеба.

В силу бедности Ферапонтова монастыря Патриарху Никону были отведены душные, тесные кельи, похожие на темницу; приставники жестоко обращались с ним, в том числе наглухо заколотили окна его кельи (в таком стеснении содержался Патриарх Никона до кончины Царя Алексея Михайловича).

^ Достоверность наших познаний о деле осуждения Святейшего Патриарха Никона

Доступность архивов, до недавнего времени закрытых, позволила полнее исследовать судьбу самого судного дела Патриарха Никона, что дает основания усомниться в подлинности наших устоявшихся знаний о соборе 1666-1667 годов.

Так, большое недоумение вызывают различия в описаниях суда над Патриархом Никоном у разных авторов. Недоумение вызывает тот факт, что Патриарх не ответил на грамоту восточных патриархов, содержащую в свою очередь ответы на 26 вопросов Лигарида, зато написал книгу «Возражение…» на вопросы не участвующего в соборе Симеона Стрешнева и ответы на них ничтожного интригана Лигарида? Не рука ли это все того же вездесущего Лигарида?

История материалов о судном деле была изложена в материалах археографической комиссии по документам Московской Синодальной (бывшей Патриаршей) библиотеки:²⁶

«Судное дело о патриархе Никоне, послужившее материалом для настоящего тома, напечатано в том виде, в каком оно хранится ныне в Синодальной, бывшей Патриаршей библиотеке. Подлинник его состоит из 12 столбцев различных размеров и одной тетради.

Это судное дело, первоначально хранившееся в Приказе Тайных дел, неоднократно описывалось и приводилось в порядок.

По Указу царя Алексея Михайловича от 5-го октября 1660 года, дела об отречении Никона от патриаршего престола были переданы в Посольский Приказ думному дьяку Алмазу Иванову, по описи, подлинник которой хранится в Московском Главном архиве Министерства иностранных дел. В настоящем томе подобная же опись, составленная под наблюдением дьяка Алмаза Иванова и им скрепленная, напечатана под №114.

5 октября 1666 года часть переданных в Посольский Приказ дел была доставлена на собор в Патриаршую Крестовую палату».

Далее идет разрыв информации о судном деле, которую можно восстановить лишь по крупицам сведений.

Известно, что 24 февраля 1710 года царь Петр Первый повелел графу Никите Моисеевичу Зотову разобрать и переписать в Ближней канцелярии дела Тайного Приказа, хранившихся в Печатном приказе, и отослать их в Ближнюю походную канцелярию.

В ноябре 1713 года (более чем через 3 года!!!) Зотов исполнил возложенное на него поручение, но тем не менее дела Тайного Приказа, между которыми находилась часть судного дела о патриархе Никоне, были оставлены в Ближней царской канцелярии в Москве, «впредь до указа», но когда последовал указ об отправлении дел Тайного Приказа в Петербург- из дел не видно. Хотелось бы заметить, что и в каком объеме судное дело возвратилось- археографической комиссии выяснить не удалось. Просто она описала то, что осталось.

Известно также, что 13 декабря 1715 года граф Никита Зотов докладывал царю о разборе дел Тайного Приказа. В 1835 году эти дела, между которыми находилась часть дела о патриархе Никоне, поступили в Государственный архив из Сенатского архива, который помещался в подвалах 12 коллегий и по случаю наводнения 1824 года очень пострадал. При этом многие дела настолько пострадали от сырости, что невозможно разобрать их содержание²⁷.

Далее археографическая комиссия перечисляет лиц, которые могли использовать документы, относящимися к судному делу о патриархе Никоне. «Первым воспользовался этими документами Газский митрополит Паисий Лигарид для своей истории о Московском соборе 1666-1667 года и о суде над Патриархом Никоном, которая и была представлена им царю Алексею Михайловичу». 

Царь разрешил Лигариду «свободный доступ» к царским книгохранилищам. Пустили козла в огород!

Симеон Полоцкий осенью 1667 года завершил свой труд о деяниях Московского собора 1667 года. Как комментирует этот труд митрополит Макарий, это не точное описание, а сказание. Хотя этот труд не отличается ни строгой точностью, ни полнотой, но археографическая комиссия считает его заслуживающим доверия. Однако затем комиссия дополняет это суждение фразой, которая перечеркивает возможность полного доверия к труду Симеона Полоцкого в силу того, что мы сегодня знаем об этом «деятеле» и не митрополите, и не газском, и даже не православном, о Лигариде.

«Митрополит Паисий Лигарид и Симеон Полоцкий при составлении своих трудов пользовались взаимной помощью и иногда служили друг другу в качестве переводчиков, что можно видеть из сочинений Паисия Лигарида «О соборах на патриарха Никона».

Как следует понимать сведения комиссии об использовании Новиковым материалов рукописей Синодальной библиотеки при издании Древней Российской Вивлиофики, но при этом Новиков ссылается на выступление на соборе архимандрита Борисоглебского Полоцкого монастыря, которого в судном деле не оказалось?

Кроме того, известительная грамота 12 декабря 1666 года напечатана Новиковым «с копии, которая во многом не сходится с оригиналом».

Получается, что к фальсификации деяний собора могли приложить руку многие?

Митрополит Платон во II томе «Церковной Российской истории» (изд. 3 стр. 202) говорит, что и он пользовался подлинным следствием по делу о низложении Никона и также отмечает, что опубликованная грамота от 12 декабря 1666 года (он называет грамоту «манифестом») во многом разнится с подлинником, с которым он знакомился.

1. Как указывает архимандрит Вениамин²⁸: «Преосвященный митрополит Платон говорит в своей истории, что он имел у себя рукописное определение собора над Никоном, и что это церковное, как он говорит определение во многом не сходно с «известием» или гражданским манифестом о низложении Никона. По рукописи, которую имел преосвященный Платон, обвиняли Никона, в том что:

1)он оставил патриарший престол в Москве и переселился в Воскресенский монастырь сам собой;

2)по причине его отлучения великое следствие заведено, от того многие пострадали;

3)досаждал царю в присутствии собора, и с самим собором вступал в прения и был ему непокорен;

4)митрополита газского называл еретиком и папежником;

5)некоторых архиереев без суда соборного запрещал и из епархии изгонял;

6)по отлучении от патриаршего престола некоторых своих подчиненных наказывал строго, даже и телесно».

Как мы видим, никаких «вин», изложенных в «Возражении….», у многих других авторов, нет.

Так, в изложении архимандрита Вениамина,²⁹ собор осудил Святейшего Патриарха за то, что он якобы:

1. вмешивался в государственные дела;
2. самовольно оставил престол;
3. по оставлении престола самовластно распоряжался в построенных им монастырях и давал им гордые названия Иерусалима, Голгофы и т.д.
4. не смиренным образом явился на собор и многое другое.

Понятно, что источники, которыми пользовались для приведенных ссылок авторы, отличались существенно один от другого.

Интересно, каким образом осуществлялся доступ к материалам судного дела. Так, член археографической комиссии П.М. Строев составил опись судного дела, «так как «будучи коротко знаком с ризничим Синодальной библиотеки в Москве,

получил от него сундук в свое полное распоряжение со свитками старых дел, которые тот посчитал ненужными. Но между свитками Строев нашел все драгоценное подлинное дело о суде Никона патриарха, в столбцах, за подписью всех патриархов и архиереев, бывших на суде. Он отделил эти свитки и просил хранить их бережно в Синодальной ризнице».

Историк А.Н. Муравьев, оставивший нам замечательный труд о посещении Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря³⁰, написавший книгу о российской истории, почитатель памяти Святейшего патриарха Никона, нашел эти документы в ненадлежащем виде, и, по указанию Бередникова, составителя описи дела, переписал все дело в двух экземплярах (гигантский труд!-Н.К.), а подлинники привел в порядок. По утверждению археографической комиссии, этими копиями пользовался Вильям Пальмер при издании своего сочинения «Патриарх и царь» (Лондон, 1871- 1876).

В 1835 году рукописями Синодальной библиотеки разрешено было пользоваться А.Н. Муравьеву, и они послужили ему для издания «Краткой истории Русской церкви», причем, материалы о Патриархе Никоне в этой книге проникнуты чувством громадного уважения и преклонения перед памятью Патриарха.

Муравьев даже задумал написать историю Патриарха Никона, для которой располагал достаточным материалом. В какой мере он исполнил свое намерение- Бог ведает…

Часть судного дела вошла в издание археографической комиссии под номером 123 из непереплетенных тетрадей Московской Синодальной библиотеки и заимствована из «Секретного дела Святейшего Правительственного Синода», так что будущих историков, видимо, ожидают новые открытия.

В 1856 году профессор С.М. Соловьев был допущен к использованию рукописей для своего обширного туда «История России».

Однако, сравнивая его труд с подлинными документами судного дела, археографическая комиссия находит «неполноту и разницу» в материалах, отмечает, что история пребывания Патриарха Никона в Ферапонтовом монастыре сильно искажена, что он пропускает фразы и изменяет слова.

Вот так мягко и деликатно комиссия фактически делает вывод о недостоверности изложения судного дела Патриарха Никона историком С.М. Соловьевым.

Археографическая комиссия, анализируя труды архимандрита Аполлоса (Алексеевского), находит их точно соответствующими подлинным материалам судного дела³¹

В 1862 году рукописями Синодальной библиотеки пользовался профессор Московской духовной академии Н.И. Субботин при издании им деяний Московского собора 1666-1667 годов, но комиссия отмечает в них некоторые неточности.

Делопроизводитель Государственного архива Министерства Иностранных Дел Н.А. Гиббенет, по утверждению комиссии, основывал свои труды в основном не на материалах библиотеки, но на материалах этого архива. Интересно, что комиссия достаточно долго согласовывала издание своего труда, и первоначальное намерение было издать не только материалы Синодальной библиотеки, но и Государственного архива, однако Н.А. Гиббенет издал свой двухтомный труд самостоятельно, и археографической комиссии было отказано в предоставлении материалов.

На основании изложенного можно сделать следующие выводы:

— материалы суда разрозненны;

-доступ к материалам Синодальной библиотеки был всегда строго ограничен;

— еще и сегодня многие документы не доступы для исследователей;

— отношение к рукописям было безответственное (едва не был выброшен сундук с рукописями);

— в копиях материалы искажались (намеренно?);

— на основании труда археографической комиссии можно отличить тех, кто действительно хотел узнать подлинную историю суда (архимандрит Аполлос (Алексеевский), историк А.Н. Муравьев), и тех, кто выполнял определенный политический заказ.

Однако самым существенным для нас является следующее утверждение археографической комиссии:

«Ответы патриарха Стрешневу и Паисию Газскому, а также мнение патриарха об Уложении царя Алексея Михайловича в рукописях Синодальной библиотеки не сохранились».³²

Так как архивы судного дела Святейшего Патриарха Никона были практически закрыты до конца XX века, то самые ревностные почитатели Патриарха Никона не могли составить полное представление о происходящем в XVII веке.

Фактически, единственным источником сведений было сочинение лживого интригана и афериста Паисия Лигарида. Увы, оно наложило отпечаток на последующее восприятие того, что происходило (или не происходило, но придумано Лигаридом) на соборе восточных патриархов.

Множество публикаций посвящено собору восточных патриархов, созванных царем. Эти сочинения отличаются настолько, что можно предположить, что речь идет о разных соборах. Особенно разнятся обвинения в адрес Патриарха. Если у Каптерева Н.Ф.³³ обвинения собора сводятся к оставлению патриаршества, обидам разных лиц и производят впечатление некоей, выражаясь современным языком, «бытовой разборки», то у Михайловского С.³⁴, к примеру, эти «вины» носят уже некий глобальный характер. А у Иоанна Шушерина- еще одна версия. Правда, Иоанн Шушерин, глубоко почитавший Святейшего Патриарха Никона, не был очевидцем событий и не мог встречаться с Патриархом. Поэтому он писал лишь о том, что слышал.

Создается впечатление, что истинные материалы собора, тщательно засекреченные на многие десятилетия, искаженные и наверняка подделанные ловким проходимцем Лигаридом, вряд ли станут когда-либо нам известны…

В этом смысле знаменательна история с сочинением дьякона Луговского, современника Патриарха, который подробно описал собор 1666-1667 г.г. ³⁵ Архимандрит Леонид Кавелин исследовал вопрос о личности автора этого сочинения и пришел к любопытному выводу: такого человека просто не существовало. Очевидно, какой-то информированный участник событий побоялся подписаться своим настоящим именем. Леонид Кавелин высказывает предположение, кто бы это мог быть. А вот в книге священника Самуила Михайловского упоминается сочинение дьякона Луговского, но якобы оно не существует во время написания Михайловским своей книги. Дьякон Луговской лаконично и сухо излагает события в их последовательности. Он упоминает о 27 вопросах, которые Святейший Патриарх Никон задал константинопольскому патриарху Дионисию и сам же на них и ответил. Но о «Возражении…», с которым Патриарх якобы пришел на собор- ни единого слова. Казалось бы- почему?

Еще одно разночтение возникает при чтении книги о Патриархе Никоне настоятеля Воскресенского монастыря архимандрита Аполлоса (Алексеевского), изданной в 1826 году. Согласно мнению Аполлоса, 26 вопросов, написанных по-гречески, были переданы Паисием Лигаридом в 1663 году с греком дьяконом Мелетием на Восток для восточных патриархов. Были также переданы и грамоты к каждому патриарху. На все эти 26 вопросов были даны «пространные ответы», подписанные четырьмя патриархами: иерусалимским, антиохийским, константитнопольским и александрийским, а также многими митрополитами.

При этом патриарх иерусалимский Нектарий приложил свою грамоту к царю о том, что он не нашел причин для осуждения Патриарха Никона.³⁶

И кто знает эти ответы восточных патриархов? О них и упоминания нигде, кроме приведенной книги, нет (либо упоминаются вопросы, а написан ли был ответ- не известно).

Историк русской церкви Макарий (Булгаков) предлагает еще один вариант: в грамоте иерусалимскому патриарху Патриарх Никон «изложил до 27 вопросов, на которые и просил ответа»³⁷

Как это широко известно и многократно заявлялось многими авторами, Симеон Стрешнев якобы задал вопросы Паисию Лигариду, а Святейший Патриарх Никон якобы на эти вопросы-ответы написал свой труд, который озаглавил «Возражение, или Разорение смиренаго Никона, Божиею милостию Патриарха, противо вопросов боярина Симеона Стрешнева, еже написа Газскому митрополиту Паисее Ликаридиусу, и на ответы Паисеовы» .

Могло ли такое случиться, чтобы в заголовок своей книги Патриарх внес имена своих главных врагов? Зная отношение Патриарха к низкому интригану и прихвостню папы Лигариду и проклятому им Стрешневу, это вызывает огромные сомнения. А вот Лигарид, придумывая на ходу на пустом месте многочисленные истории о Патриархе, был известен, как лжец и интриган. Лигарид, к примеру, писал царю, что Патриарх Никон признает только папу римского, что он много часов провел в беседах с Патриархом и многие другие небылицы³⁸

Поэтому Лигарид, стараясь поднять свою роль перед царем, поставить свою ничтожную личность на уровень Святейшего Патриарха, вполне мог внести разнообразные корректировки либо в имеющуюся грамоту Патриарха Никона к патриарху Дионисию, либо использовать ответы восточных патриархов и возражения на них Патриарха Никона.

Понятно, когда Патриарх полемизирует с автором Уложения Никитой Одоевским. Но совсем не понятно, когда Патриарх полемизирует с не имеющим никакого отношения к собору Симеоном Стрешневым. Причем здесь боярин Симеон Стрешнев со своими вопросами? Он и в суде не участвовал, да и вряд ли разбирался в решениях вселенских соборов. И при этом Патриарх оставляет без внимания ответы восточных патриархов. Не могло этого быть никогда!

Фактически полное подтверждение того, что Патриарх Никон написал свои возражения на ответы восточных патриархов, содержится в труде архимандрита Аполлоса (Алексеевского)³⁹:

«Патриарх Никон не только не признал себя виновным, но даже не захотел принимать ответов восточных патриархов, которые с вопросами отвергнул. Здесь — то в 26 и 27 возражении жестоко ополчился он против Монастырского приказа и против многих статей уложения».

Обратим внимание на слова Аполлоса «здесь то», т.е. в возражениях Патриарха на ответы восточных патриархов. Вопросы к патриархам, как указывает архимандрит Аполлос (Алексеевский), действительно составил Лигарид.

Вполне возможно, что знаменитое «Возражение…», якобы главный труд Патриарха Никона, переработано, «исправлено» в свою пользу и для подтверждения «вспыльчивого характера» Патриарха Никона и подтверждения его якобы имевшихся нападок на царя, низким прихвостнем папы римского, лживым интриганом Паисием Лигаридом. А Симеона Стрешнева Лигарид приплел, возможно, потому, что это был близкий родственник царя. Ведь Лигарид имел свободный доступ к материалам и был главным переводчиком с греческого (увы, достоверность его «переводов», мы все вряд ли сумеем когда-либо оценить).

В XVII веке вносить поправки в деяния соборов было принято. Царь также вносил свои поправки в деяния собора. Так, он вычеркнул из соборных деяний 1666-1667 г.г. прения о власти царской и патриаршей.⁴⁰

Рукопись «Возражения…» не сохранилась.

Архимандрит Леонид (Кавелин), исследуя рукописи книгохранилища Воскресенского монастыря, констатирует факт, что в Описи 1680 года список с «Возражения…» не значится. Первое упоминание о нем возникло в описи 1751 года. ⁴¹

Списки (все разные) вызывают большие вопросы.

Невозможно себе представить, чтобы на царя, помазанника Божия, в XVII веке возможно было бы так нападать, как это изложено в «Возражении…»:

«Клялся же и царское величество соблюдать заповеди Божии и святых апостолов и святых отцов и не сохранил и нам не позволил правильно это правити».

В возражении на восьмой вопрос как будто бы Патриарх пишет «Нигде нет правила, разрешающего царям собирать соборы, тем более в отместку».⁴² Невозможно поверить, чтобы Патриарх мог такое написать, ведь правила, историю он знал лучше всех участников собора, вместе взятых. Да и дипломатом Патриарх был первоклассным.

Так, в своем письме царю после своего ухода из Успенского собора, написанном в июле 1658 года после двухдневного ожидания ответа царя, опубликованном в трудах археографической комиссии под номером 1, Патриарх Никон в самых почтительных выражениях приносит свои извинения, что не дождался ответа царя и вынужден уехать «в Ваше государево богомолье» Воскресенский монастырь.⁴³

Скорее всего, резкие «поправки» внесены Лигаридом. К тому же, никто и никогда не исследовал списки с рукописи на предмет наличия посторонних вставок. А различие стилей и неоднородностей «Возражения…» просто бросаются в глаза.

Почитатели Патриарха Никона отмечали как раз его сдержанность, прощение обидчиков. Вспомним историю новгородского бунта, когда Патриарха чуть не убили, но он кротко простил обидчиков. Вспомним, как он терпеливо выслушивал своих обидчиков на пресловутом соборе. На грубую брань Иллариона, архиепископа рязанского, он отвечал, «Чадо! благодать во уста твои! Уста пастыря должны произносить благословения, а не поношения и неправду».

Вот как оценивает нравственные качества Патриарха Никона архимандрит Аполлос (Алексеевский), который подробно знакомился с подлинниками судного дела:⁴⁴:

«Необыкновенные подвиги его для блага Церкви и отечества, превышали всякую награду человеческую, и правосудный Бог воззвал избранного его на лоно вечной правды своей, и увенчал его венцом неувядаемым. Гонения на Никона служат ясным доказательством, что люди все могут отнимать, кроме деяний, означающих свойства великой души. Никон по качествам сим бессмертен. Пастырские подвиги его доказаны редкими качествами ума и сердца, которые почтены были признательностью по смерти его, положившей предел гонению и зависти, возвысившей Никона опалою. Сия опала столь страшная и убийственная для других, для него было горнилом очищения, в котором чистое злато делается чище и блистательнее, и враги его, искавшие в ней погибели и уничижения для гонимого, возвели его на высочайшую степень славы и величия. Память же его для всех и доныне столь драгоценна, что все подъезжающие к устроенной им Воскресенской обители, в засвидетельствование к нему своих чувствований, приносят молитвы к Богу об упокоении его.

Даже Всероссийские Монархи венценосные Главы свои преклоняют пред гробом его. В бозе почивающий Павел I, бывший в 1797 года в Воскресенском Монастыре со всею Высочайшею своею фамилией, из уважения к памяти его удостоив посетить близлежащую пустынь, им устроенную за Монастырем, и рассматривая в оной все находящееся, с великим любопытством и вниманием возлег на каменное ложе, на коем возлежал Никон и поцеловав его, сказал: «Так-то Патриарх смирял себя; труды его достойны уважения».

Обозревая великое поприще Пастырских подвигов его, в коих познаются редкие качества ума и сердца, и которые свидетельствуют ревность сего Патриарха к распространению истинного просвещения, к водворению благочестия в церквах, к обращению заблуждающихся на путь спасения, к предотвращению верующих от соблазнов и искушений и те духовные свойства, коими смирял он себя пред вечным источником мудрости небесной, видим в Никоне не любимца царского и друга; но и великого мужа, незабвенного в отечестве Пастыря, силою духа никогда не уклонявшегося исходить на дело свое для пользы общей, и коего память, пребудет в потомстве, яко праведного с похвалами, и одно только потомство — сей беспристрастный судия, не знает зависти и увенчает его бессмертною славою».

Может быть, наше поколение и есть то потомство, которое воздаст наконец должное Великому Патриарху?
1 Архиепископ Серафим (Соболев), Русская идеология, Санкт-Петербург, 1993
2 Священник Самуил Михайловский. Святейший Никон, Патриарх Всероссийский. Санкт-Петербург. Типография духовного журнала «Странник». 1863.
3 Полное собрание русских летописей. Т. 22/1. С. 436.
4 Pitsakis C.G. Conception йloges de la romanitй dans l’empire romain d’Orient: deux thиmes « byzantins» d’idйologie politique avec rйfйrence particuliиre а Cosmas Indicopleustиs, Cassia, Thйodore, Balsamon et les patriarches Michel IV Autфreianos et Antoine IV // Rendiconti del X Seminario. 1991. Vol. 1. P. 98, 116, 117.
5 Гиббенет, Исторические исследования. дела патриарха Никона. Ч. I. С. 5—7. .
6 Акты Археографической Экспедицiи. Т. IV
7 Подлинные документы следственного дела над патриархом Никоном, сохранившиеся за особым счетом в двенадцати свитках московской синодальной библиотеки; показания свидетелей об удалении Никона за их собственноручною подписью помещены в свитке №1.
8 Шушерин, Житие патриарха Никона. Изд. 1817 г.
9 Н.Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.2.Сергиев Посад. Типография Троице-Сергиевой Лавры. 1912.С.266.
10 Н.Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.2.Сергиев Посад. Типография Троице-Сергиевой Лавры. 1912.С.32.
11 А.П. Богданов. Перо и крест. Издательство политической литературы. М. 1990
12 Там же.
13 А.П. Богданов. Перо и крест. Издательство политической литературы. М. 1990.
14 ЦГАДА, Ф.396 (Архив Оружейной палаты), №955. Л.7-7 об.,8-8 об.,28,31,81 об.-82 об.
15 Малышев В.И. Материалы к «Летописи жизни протопопа Аввакума. Древнерусская книжность. По материалам Пушкинского дома. Сб. научных трудов. Л.1985.
16 Священник Самуил Михайловский. Святейший Никон, Патриарх Всероссийский. Санкт-Петербург. Типография духовного журнала «Странник». 1863. с. 271.
17 Проф. Зызыкин, Патриарх Никон, ч.1
18 М. Зызыкин, Патриарх Никон. Его государственные и канонические идеи, Варшава, синодальная типография, 1931
19 Н. Колотий, Крестный путь Патриарха Никона, Православный приход Храма Казанской иконы Божией Матери в Ясенево, Москва, 2000.
20 А.П. Богданов. Перо и крест. Издательство политической литературы. М. 1990
21Там же.
22 Священник Самуил Михайловский. Святейший Никон, Патриарх Всероссийский. Санкт-Петербург. Типография духовного журнала «Странник». 1863. с. 251, 252
23 Жизнеописание Святейшего Патриарха Никона, Н.А.А. ЧОИДР. 1848. № 5.
24 Архиепископ Серафим (Соболев), Русская идеология, Санкт-Петербург, 1993
25 Патриарх Никон, возлюбленник и содружебник царя Алексея Михайловича. Издание 2-ое И.А. Морозова. Типо-литография Бонч-Бруевича. М. 1899.С.40, 41.
26 Дело о Патриархе Никоне. Издание археографической комиссии по документам Московской Синодальной (бывшей Патриаршей) библиотеки. С. Петербург. 1897.
27 Дело о Патриархе Никоне. Издание археографической комиссии по документам Московской Синодальной (бывшей Патриаршей) библиотеки. С. Петербург. 1897. С. 5.
28 Жизнь Святейшего Никона Патриарха Всероссийского. Издание Ставропигиального Воскресенского Нового Иерусалима монастыря. Типография и хромо-литография И. Ефимова.М.1878.С.274.
29 Там же. С.273.
30 Муравьев А.Н. Путешествие по святым местам русским. СПб.1846.
31 Архимандрит Аполлос. Краткое начертание жизни и деяний Никона, Патриарха Московского и всея России, собранное Первоклассного Ставропигиального Воскресенского монастыря, Новый Иерусалим именуемого, архимандритом Аполлосом. М. В Синодальной Типографии. 1826.
32 Дело о Патриархе Никоне. Издание археографической комиссии по документам Московской Синодальной (бывшей Патриаршей) библиотеки. С. Петербург. 1897. С. 11
33 Н.Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.2.Сергиев Посад. Типография Троице-Сергиевой Лавры. 1912.С.266.
34 Священник Самуил Михайловский. Святейший Никон, Патриарх Всероссийский. Санкт-Петербург. Типография духовного журнала «Странник». 1863.
35 Леонид Кавелин. Дьякон Луговской по Татищеву писатель XVII века и его сочинение о суде над Патриархом Никоном. СПб. 1863. (Электронный ресурс в Российской государственной библиотеке «Ленинке»)
36 Архимандрит Аполлос. Краткое начертание жизни и деяний Никона, Патриарха Московского и всея России, собранное Первоклассного Ставропигиального Воскресенского монастыря, Новый Иерусалим именуемого, архимандритом Аполлосом. М. В Синодальной Типографии. 1826. с. 53-54.
37 Макарий (Булгаков) Митрополит Московский и Коломенский. История русской церкви. Книга седьмая. Издательство Свято-Преображенского Валаамского монастыря.М. !996. С.85.
38 Н.Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.2.Сергиев Посад. Типография Троице-Сергиевой Лавры. 1912.С.266
39 Архимандрит Аполлос. Краткое начертание жизни и деяний Никона, Патриарха Московского и всея России, собранное Первоклассного Ставропигиального Воскресенского монастыря, Новый Иерусалим именуемого, архимандритом Аполлосом. М. В Синодальной Типографии. 1826. с. 53-54.
40 Н.Ф. Каптерев. Патриарх Никон и царь Алексей Михайлович. Т.2.Сергиев Посад. Типография Троице-Сергиевой Лавры. 1912С. 100.
41 Леонид Кавелин. Описание славяно-русских рукописей книгохранилища Ставропигиального Воскресенского, Новый Иерусалим именуемого монастыря и заметки о старопечатных книгах того же книгохранилища. Издание Императорского Общества Истории при Московском университете. В Униветситетской типографии на Страстном бульваре. М. 1871.
42 Патриарх Никон. Труды. Научн. исследование, подготовка документов к изд., сост. и общ. ред. В.В. Шмидта. М.: Изд-во МГУ, 2004.
43 Дело о Патриархе Никоне. Издание археографической комиссии по документам Московской Синодальной (бывшей Патриаршей) библиотеки. С. Петербург. 1897. С. 38.
44 Архимандрит Аполлос. Краткое начертание жизни и деяний Никона, Патриарха Московского и всея России, собранное Первоклассного Ставропигиального Воскресенского монастыря, Новый Иерусалим именуемого, архимандритом Аполлосом. М. В Синодальной Типографии. 1826. с. 76-77.