Запомнился мой первый день в школе первого сентября 1956 года. Школа, куда меня определили, находилась на улице Советской, напротив теперешнего здания суда по другую сторону Волоколамского шоссе в одноэтажном кирпичном длинном здании, в котором в дальнейшем размещались мастерские Чеховской школы для уроков труда.
Здание школы стояло торцом к шоссе. Рядом находились еще два здания, которые выглядели единым комплексом по высоте и по построению.
Народу в тот день было очень много, но никаких букетов цветов, как это принято сейчас, тогда не было.
Одеты дети были в школьную форму, причем девочки были кто в белых, а кто и в черных фартуках поверх коричневых платьев с белыми воротничками, а в косах, соответственно, белые или коричневые атласные ленты, капроновых лент тогда еще не носили.
В небольшом по размеру классе в несколько рядов стояли черные парты, и на каждой парте сидели по четыре человека, так как в нашем классе было сорок два ученика. Учительница задавала вопросы ученикам на первых партах, наверное, запомнила только их имена.
Я сидела на второй парте, было ужасно тесно, а мы еще умудрялись в этой тесноте раскладывать на парте счетные палочки и кружочки из картона на первом уроке, который проходил в первый же день. Тогда отдельно «Дня знаний» не было, сразу занятия.
Школа, занятия, да и всё в ней мне не понравилось. Мрачно, тесно, много незнакомых лиц, все это вызывало во мне страх и неуверенность, не было так ожидаемого ощущения радости и торжественности оттого, что я стала ученицей. К тому же читать я уже умела, в отличие от остальных детей, которые даже буквы не знали, и потому на уроках мне было неинтересно. Читать я научилась еще до школы сама по красочной большой книге, подаренной мне мамой. В этой книге были очень большие буквы и рядом красивая и понятная картинка. Например, А — и рядом нарисован красный арбуз, Б — барабан и так далее. Мама объяснила мне эти премудрости, показав букву «А» на первой странице, а дальше обучалась сама. Обычно я ложилась на пол с книгой и с самым серьёзным видом подолгу её изучала, периодически обращаясь к маме: «Мам, это какая буква?»
Так и выучилась читать по этой любимой книге.
В то время я жила далеко от школы, на ул. 25 лет Октября, там, где она кончалась в самой северной части города. В этом районе были выстроены два деревянных двухэтажных дома и несколько финских домиков для сотрудников санатория «Истра», где тогда работали мои родители. В одном из этих домов нашей семье дали комнату в коммунальной квартире.
Этот район жители между собой звали «Чеховкой».
Идти до школы приходилось почти через весь город. Портфель мне казался огромным, и я еле тащила его, чуть ли не по земле, наверное, потому, что ростом была мала.
Помню, как соседка по коммунальной квартире сказала маме: «И чего ты так далеко ее в школу устроила, гляжу, еле идет, из-за портфеля её и не видно. Устроила бы к себе на работу в школу, поговори с директором».
Директор разрешил детям сотрудников обучаться во вверенной ему школе, и через несколько дней я переступила порог новой школы.
Мама работала секретарем директора санатория «Истра». В эту организацию входил комплекс из круглосуточного детского сада, школы-интерната, называемой санаторно-лесной школой, и санатория для взрослых. Прежде я находилась в этом детском саду, и
территория санатория «Истра» мне была хорошо знакома, однако внутри школы я ни разу не была. И она поразила мое воображение после неказистой, мрачной и тесной истринской городской школы.
Учителя, воспитатели и медицинские работники туда отбирались со всего Советского Союза по специальной системе конкурсов. Всех этих людей отличала, как мне казалось, особая интеллигентность. Они выделялись своим внешним видом, речью, культурой, поведением. В их манере держаться чувствовалось достоинство и благородство. Это была как бы особая когорта людей, умных, образованных, приветливых и тактичных, сдержанных в эмоциях и просто красивых. Также хорошо, как они выглядели, хорошо они и обучали школьников и воспитывали их.
Школа-интернат предназначалась для детей ответственных работников, которые находились в длительных командировках по всему Союзу и за границей. В ней учились дети из многих городов и республик СССР. И была она, как мне кажется теперь, одной из лучших школ страны того времени.
В этой школе я проучилась четыре года.
Продолжение следует.
Людмила Канашева. Краеведческое общество «Наследие».
На фотографии – Первый класс школы-интерната, весна 1957 года.
Весь санаторный комплекс находился в очень красивом месте. На обширном холме, окруженном с двух сторон рекой Малой Истрой, лесом за ней и деревнями Ябедино, Шелковая Гора, Лучинское, пос. Пионерский и дачами НИЛ. Среди лесов, скверов, аллей и огромных цветников располагались корпуса сталинской архитектуры, отличающиеся грандиозностью, простором, величием и обилием лепнины, здесь же здания сопутствующих служб, дома, домики, бараки для проживания персонала.
Вход на территорию в то время проходил через старинную липовую аллею, которая заканчивалась у больших, железных ворот с будкой сторожа, и отсюда начиналась, собственно, другая жизнь, отличающаяся от жизни окружающих деревень, поселков и города Истры.
На территории всегда был идеальный порядок, все стволы деревьев побелены, цветники прополоты и политы, лавочки, столики, многочисленные деревянные ажурные беседки выкрашены и в полном порядке, все дороги выметены, политы, нигде ни соринки. Этот же идеальный порядок и какое-то торжественное величие было и во всех корпусах и для взрослых, и для детей. Везде все помыто, начищено, на полах дорогие красивые ковры, мягкая, обитая кожей мебель в холлах, картины на стенах, богатые шелковые занавеси на окнах.
Некоторые сотрудники, в основном учителя и их семьи, а также воспитатели жили на самой территории в специально построенных для них кирпичных двухэтажных домах со всеми удобствами и даже ванной. Надо заметить, что всюду в стране жили по-иному — жили в коммуналках, и редко кто знал, что такое горячая вода из крана, а тем более ванна в квартире…
Школа-интернат имела в своем распоряжении здание школы, два спальных корпуса, изолятор, столовую и огромный стадион. Между двумя спальными корпусами был разбит фруктовый сад. Здание школы было расположено на горе недалеко от главного входа. Это было кирпичное трехэтажное здание с большими окнами, выкрашенное, как и все здания на территории, в светло-желтый цвет. Перед школой в окружении цветника бюст Сталина, небольшая площадь, на которой проходили ежедневные построения в хорошую погоду. Кругом лес, беседка недалеко от входа, подстриженный кустарник, небольшая спортивная площадка с турниками сзади школы.
Сразу за школой крутой спуск с горы, на которой мы, дети, так любили кататься зимой. Напротив, через дорогу, находился изолятор, расположенный в одноэтажном, деревянном здании, красиво отделанном тонкими деревянными планками. В изоляторе — кабинеты врачей-специалистов с современным оборудованием, процедурные, палаты. Там лежали заболевшие дети, пришлось и мне там не раз побывать. Как тоскливо в дни болезни тянулось время …
На первом этаже школы — спортивный зал со шведскими стенками в торце, стоящим у окна пианино черного цвета, и сложенными в углу кожаными матами. Широкая лестница, ведущая на второй этаж, покрыта бордовой дорожкой, укрепленной на каждой ступени блестящими бронзовыми планками с набалдашниками. Между лестничными проемами прикреплена металлическая сетка, предохраняющая детей от падений с перил.
На втором этаже актовый зал с богатым убранством стен, состоящим из множества крупных художественных полотен, обрамленных в массивные, резные деревянные рамы с позолотой. Пейзажы всех времен года, выполненные искусной рукой мастера, притягивали к себе. В начищенном до зеркального блеска паркете на полу отражается обстановка зала. Из торцов актового зала высокие деревянные двери ведут в классные
комнаты. После городской истринской школы классы здесь мне показались необычайно просторными и светлыми. Большие квадратные чистые окна, без цветов на них и занавесок, три ряда школьных парт, выкрашенных в черный цвет. На каждой парте углубления для чернильниц-непроливаек с фиолетовыми чернилами, здесь же продольные углубления для карандашей и перьевых ручек. На передней стене черная классная доска, над ней портрет Д. И Менделеева. На остальных стенах ничего, кроме нескольких портретов ученых. Никаких шкафов, полок и полочек. Все чисто, строго и аккуратно. Паркетный пол, как и во всей школе, начищен до блеска. Нередко этим занимались ученики после уроков. Пол натирали мастикой, надев на ноги большие войлочные тапки. Да нам и нравилось полировать паркет, мы как бы танцевали на нем с шутками и смешками.
На третьем этаже школы располагалась библиотека.
Наконец, учительская. Просторная и светлая, она поражала своей торжественностью. Посредине длинный деревянный стол, обитый зеленым сукном, по бокам стола деревянные с обивкой стулья, у стены массивные зеркала в бронзовом витиеватом оформлении, на полу ковер темно — красного цвета. На торцевой стене большой портрет Сталина во весь рост. После 20 съезда, на котором был разоблачен культ Сталина, портрет убрали.
В классе нашем учеников было не больше 20 человек, из разных городов и республик Союза. Много эстонцев, которые не расставались со своими букварями на эстонском языке. Один учебник эстонского языка у меня до сих пор сохранился, подаренный подругой по классу. Эта девочка учила меня своему языку.
Учительница наша, Мария Федоровна Молчанова, вела все предметы: арифметику, чистописание, русский язык, родную речь, труд, физкультуру, природоведение, рисование и пение. В нашем же классе училась и ее дочь Таня, такая же строгая, воспитанная и аккуратная, как и мама.
Мы очень долго в первом классе писали карандашом всякие палочки и крючочки. Называлось это тогда чистописанием. Как казалось мне тогда трудным выводить ровные буквы и цифры! Много тетрадей и прописей было исписано, когда наконец-то Мария Федоровна разрешила нам писать перьевой ручкой — деревянной зелененькой ручкой с блестящим коричневым пером. Это был настоящий праздник! Ручка и перо уже давно лежали в новом деревянном пенале рядом с перочисткой из фетра…
И вот я начинаю писать, старательно, наклонив голову набок и высунув язык. Перо прогибается, скрипит и по нему соскальзывает большая, чернильная клякса прямо на только что написанные буквы. Обидно до слез, ведь так хотелось получить пятерку!
Еще запомнились уроки математики, тогда это называлось арифметикой. Каждый урок начинался с устного счета. Учительница поднимала буквально каждого ученика и задавала ему примеры или задачки, которые надо было тут же решить устно. Затем в классе появились большие счеты, и вскоре мы освоили счет на них. А на дом — множество задач и примеров! Особенно трудными казались задачи на части и проценты.
Были и задачки были про бассейны с трубами, про поезда навстречу друг другу… Вскоре я легко стала справляться с любыми задачами.
На уроках труда мы, девочки, учились шить, штопать одежду, вышивать, готовить еду. Из наших поделок, салфеток, фартуков и юбочек, учительница устраивала выставку. Один мой фартук, расшитый атласными лентами, занял первое место, мне подарили книгу.
Были и кулинарные конкурсы — кто лучше сварит кашу, кто быстрее почистит картошку… Помню, моя манная каша заняла первое место, оказалась самой вкусной.
При школе у нас был хор, детский музыкальный коллектив народных инструментов и танцевальная группа. Организовал ансамбль В.А Ширшов, работавший в то время в санатории. До сих пор помню, какой огромный успех у публики имела наша «Калинка-малинка». Хор пел на два голоса, играли балалаечники, танцевали девочки в русских костюмах. Я была в танцевальной группе. Иногда были и сводные выступления детского и взрослого хора (тоже детище неутомимого Владимира Александровича Ширшова). Врезалось в память, как слаженно звучал наш хор, и как мощно разливалась
песня на три голоса: » Ой, под — над Волгой леса зеленеют,
Вешние ветры над Волгою веют….
Дуй ветерок, песню неси.
Пусть ее слышат все на Руси.»
Почему-то эта песня проникала в самое сердце, и на глаза наворачивались слезы.
Весь день в школе у нас был расписан по часам. В 7 часов утра слышим голос воспитательницы: «Подъем!». Мы вскакивали, заправляли постели, дежурные проверяли, чтобы не было не единой морщинки на одеяле и подушке! А потом ставили в специальную тетрадь отметку всей палате. Заодно проверяли тумбочки. Никакой еды, конфет, печенья в ней не разрешалось держать.
Затем, надев спортивную форму, все шли на зарядку. А спортивная форма тогда у нас состояла из широких сатиновых шаровар синего или черного цвета и майки. Все выходили в хорошую погоду на улицу и под звуки баяна делали зарядку. Если был дождь, зарядку выполняли в холле. После зарядки умывались холодной водой, чистили зубы зубным порошком, причесывались, а затем шли строем и песнями в столовую. И так было всегда — строем и с песнями в столовую, из столовой, в школу, в спальный корпус …
Наш завтрак обычно состоял из молочной каши с маслом, чая или какао с молоком и бутербродов с красной или черной икрой или с сыром.
После завтрака школа. Обычно у нас было 4 урока, среди них арифметика и русский ежедневно. Учебников с собой не носили, они всегда лежали в парте в классе. Кстати, в этом же классе, уже после полдника, делали уроки. Воспитатель сидела тут же и подсказывала нам или проверяла наши домашние задания.
Перемены между уроками мы проводили в актовом зале, бегать не разрешалось, только ходить парами по кругу или играть в «Бояре». Это когда девочки и мальчики, построившись в две шеренги, шли навстречу друг другу поочередно с песнями. В большую перемену, а она была тридцать минут, можно было погулять на улице. Весной и осенью прыгали возле школы через веревочку, играли в салочки, а зимой катались с горы за школой. В эту же перемену нас подкармливали. Учительница приносила в класс два больших подноса с едой, обычно это были яблоки, морковь, иногда порезанные куски арбуза или веточки винограда.
После занятий дежурные убирали класс, натирали мастикой полы, полировали их, а затем — обед. Перед обедом всем в обязательном порядке давали рыбий жир по столовой ложке. Многие дети его просто ненавидели, в том числе и я. И потому я часто сидела за столом и ничего не ела, никак не могла выпить рыбий жир. А была такая худая, что отец
в шутку нередко называл меня «Кащеюшко». Но эта проблема разрешилась очень просто.
Однажды ко мне подошла шеф-повар, тетя Римма, и поинтересовалась, почему я ничего не ем. Я ответила, что ненавижу рыбий жир, и заплакала. Тогда тетя Римма вылила его под стол и сказала: «А ты каждый день его потихоньку выливай и ешь спокойно, никто не увидит». Так я и делала.
После обеда обязательно тихий час, всем полагалось спать, а нам так хотелось почитать книгу… Но строгая медсестра отбирала книги и стояла в палате до тех пор, пока мы вынуждены были заснуть.
Книги мы брали в школьной библиотеке. Все тогда очень много читали и взахлёб друг другу рассказывали, какую интересную книгу прочли. За интересной книгой образовывалась очередь. Телевизоров тогда у нас не было, мы про них даже не знали. Но была у нас игровая комната (правда, без всяких игрушек). Тут играли в шашки, шахматы, рисовали, смотрели на стене диафильмы, здесь же готовились к праздникам, разучивали стихи, песни, сценки, танцы, шили костюмы и делали украшения к Новому году. Воспитательница читала нам книги, а среди них, например, «Аэлита» Толстого, «Дети капитана Гранта» и много Аркадия Гайдара. Иногда она читала нам на улице в беседке.
Игры устраивались и во дворе – казаки-разбойники, прятки, штандр, лапта, крокет, волейбол, игра в мяч.
Вечером после ужина все были заняты приведением своей формы в порядок — стирали и гладили белые воротнички, пришивали их к форме. Всё это делали дети сами. А потом – «отбой!», раздавался голос воспитательницы. Она выключала в спальне свет, а мы, четверо человек (столько было в каждой спальне), делали вид, что спим. Воспитательница уходила, тут-то и начиналось!… Всякие — разные страшные истории, кидание подушками или тапочками — пока не приходила ночная нянечка и делала нам строгий выговор.
Никогда не забудутся мне праздники в нашей школе. Это и 1 мая, 7 ноября, 8 марта, и Новый год, праздник урожая, праздник цветов, день сказки и многие другие. Интересно было и готовиться к празднику. На Новый год обычно делали девочкам короны и платья. Корону вырезали из картона, намазывали ее канцелярским клеем и насыпали на клей битые елочные игрушки. А платьица обычно шились из марли и затем крахмалились. Девочки- снежинки танцевали на сцене под прекрасную классическую музыку свой танец, который до этого прилежно разучивали.
На празднике цветов у каждого цветка имелся свой костюм, была своя роль: песня, стихотворение или танец. А на осеннем празднике урожая устраивалась выставка овощей, фруктов и всевозможных осенних цветов. На стенах школы вывешивались наши рисунки на осеннюю тему. И опять стихи, песни, танцы … Очень запомнился танец «Осенние листья» под известную тогда песню «Осенние листья кружат и кружат в саду». Я в этом танце, в желтом марлевом платьице, исполняла роль одного из листочков, в руках нарисованные кленовые листья. И представляла я себя в этот момент не листком, а известной балериной…
Бывали у нас на праздниках и конкурсы лучших костюмов. Однажды мой костюм «Снежной королевы» занял первое место, мне подарили за него книгу. Этот костюм шила мама, а я вышивала блестками ворот и рукава.
В новогодние каникулы у нас у детей были сплошные праздники, часто вывозили на елки в Москву на санаторском автобусе. Ежегодно наш школьный интернат был на елке в Георгиевском зале Кремля и на других мероприятиях. Тут шли замечательные спектакли, кроме того, давали всем очень красивые подарки. Каждый год эти подарки были разными. Чаще это были искусно разукрашенные жестяные коробочки или чемоданчики. В коробочках — традиционное угощение: конфеты, шоколад, печенье мандарины. Очень нам нравились эти подарки, особенно эти коробочки и чемоданчики, с которыми мы потом играли целый год, складывая туда фантики, ниточки, лоскутки для кукол.
Четыре года в школе — интернате… Потом будет у меня другая школа. Но первая, самая любимая, никогда не забудется!
Людмила Канашева. Краеведческое общество «Наследие».